— Я бы на вашем месте не была такой спокойной.
— Я не говорил, что спокоен. Я только сказал, что время есть. Я собирался впасть в панику через несколько дней.
— Вы, молодые, вечно все откладываете на потом.
— Я бы на вашем месте не была такой спокойной.
— Я не говорил, что спокоен. Я только сказал, что время есть. Я собирался впасть в панику через несколько дней.
— Вы, молодые, вечно все откладываете на потом.
Береги интеллект, юмор и спокойствие с молоду.
На что мы бываем способны, подумала. Расти, любить, рожать детей, стареть — и всё это будучи в ином месте, в долгом времени не дошедшего ответа или неоконченного жеста. Сколько тропок мы проходим, и какими несходными шагами, за время странствия, которое мним единственным.
Джасперу Гвину нравилась мысль, что все его сбережения горят синим пламенем, что он рискует деньгами ради ремесла, которого, возможно, и не существует вовсе. Он желал быть припёртым к стене, ибо только в таком случае оставался шанс обнаружить искомое в себе самом.
Воспоминания были легкими, как открытки, отправленные из предыдущей жизни.
Невероятно, как этот человек понял всё, практически не задав ни единого вопроса. Наверное, тысячами глотать книги — не столь уж и бесполезное занятие...
Как вы думаете, что может случиться, если несколько сотен здоровых цветущих парней поселить в близком соседстве с еще большим числом молодых красивых женщин?
Ребекка подумала о проклятии многих, которые не способны прикоснуться, не причинив боли.
Джаспер Гвин спросил себя, увидятся ли они когда-нибудь ещё, и решил — да, увидятся, где-нибудь, но через много лет, посреди другого одиночества.
В какой-то момент она сказала, что хотела бы мир без чисел и жизнь без повторений.
Она погрузилась в немую тьму и в этой тьме была собой. У неё получилось без страха, легко, потому что кто-то на неё смотрел — это она мгновенно сообразила. По какой-то непонятной причине она наконец-то была одна, совершенно одна, в таком одиночестве, какого не бывает никогда — или редко, пришло на ум, во время любовных объятий. Она очутилась далеко, почти потеряв представление о времени, касаясь, может быть, пределов сна.