Вроде бы все вообще-то в порядке, а внутри черт знает что происходит.
— Потому что в моей голове жила такая неправильная мысль…
— Это всего лишь мысль, – сказал монстр, – одна из миллиона. А не дело.
Вроде бы все вообще-то в порядке, а внутри черт знает что происходит.
— Потому что в моей голове жила такая неправильная мысль…
— Это всего лишь мысль, – сказал монстр, – одна из миллиона. А не дело.
— Кажется, больше ничего нет к чаю. Я бедно живу, видите ли.
— Это грустно, что бедно...
— Да нет! Жить надо бедно. Впрочем, Вам трудно понять… не будем об этом.
— Почему же трудно… мне не трудно понять, я…
— Одеты Вы очень модно — пардон, что воспользовался паузой!
— А надо как?
— А надо — никак. Чтобы не быть иллюстрацией места и времени… это привязывает и лишает свободы.
— Я не понимаю...
— Я предупреждал, что Вам будет трудно понять. Вы молоды — немножко слишком. Это пройдет.
— К счастью...
Ах, у каждого человека в душе, где-то, в её плохо освещённых закоулочках, бродят такие полумысли, получувства, полуобразы, о которых стыдно говорить вслух даже другу, такие они косолапые.
Он промолчал, подумав о том, что если что‑то и делает, то вопреки воле богов, а не потому, что они так пожелали.
Одиночество — замечательная штука, но только пока человек молод. А в старости это невыносимо.
Как обычно, прежде чем сделать, нам стоило бы подумать, но как обычно, мы этого не сделали. За что теперь и расплачивались.
— У меня были тяжёлые нравственные переживания, — смущённо проговорил Невил. — Это иной раз даёт те же последствия, что и болезнь.
Чтобы подавить душевную боль, мне нужно перестать думать и вслушиваться в себя. А вы сами знаете, что это невозможно. Нельзя отключить процесс мышления.
Знаки, знаки… Подлинные знаки — вот чего мы напрочь не умеем воспринимать. Казалось бы, все уже яснее ясного и сердце знает: подан знак, ан нет! Не верит, соглашаться не хочет, сопротивляется. Что же мы так толстокожи-то, а?
Я просто буду в тишине,
Сидеть и думать о былом.
Они со мной наедине,
Они покрыты белым снегом.
Там, за снегом, прячется душа,
Но жить мне это помогает.
«Хочу наружу» — прошептала она,
Весною этот снег растает.