Он попытался закрыть дверь, но я блокировала ее ботинком.
– Нужны последние штрихи для выполнения моей программы, – объявила я, отжимая створку и ступая за порог.
– Чтобы мне стало лучше или чтобы я отправился в морг?
– А что, есть выбор?
– Почему ты не отразила в своем отчете причину недомогания Тревора Митчелла? Надо было написать всего два слова: «Рэйвен Мэдисон». Уверен, в Институте инфекционных заболеваний о тебе знают, – заявил Тревор.
— Ты в порядке? — спросил Билли, просунув голову в мою комнату.
— Просто прыгаю и танцую, мой самый драгоценный братишка, — ответила я, светясь от счастья, и чмокнула братца в макушку.
— Ты сошла с ума?
Я глубоко вздохнула.
— Когда-нибудь ты поймёшь. Ты встретишь кого-нибудь, с кем у тебя установится духовная связь, и тогда ощутишь покой и блаженство одновременно.
— Ты имеешь в виду такую женщину, как Памела Андерсон?
— Нет, какую-нибудь математичку или компьютерщицу.
Билли мечтательно уставился вдаль.
— Но, наверное, было бы совсем неплохо, если бы она выглядела как Памела!
— Лучше не надо.
— Надо.
— Я не могу.
— Можешь.
— Я не буду.
— Будешь!
Разговор зашел в тупик.
В первый раз в жизни я проводила брата в школу, ту, в которой сама училась в младших классах. Надо же, здание из красного кирпича, лужайка перед ним и площадка для игр выглядели на удивление меньше, чем в моё время.
— Я прогуливала уроки и пряталась вон там, – сказала я, указав на маленький сарайчик, в котором хранилось спортивное снаряжение.
— Я знаю, – сказал Билли. – Там на стене нацарапано «Рэйвен была здесь».
— Наверное, я прогуливала чаще, чем мне казалось, – ухмыльнулась я.
Когда мы позволяем злу входить в наше сердце, оно становится больным, вскоре болезнь внутреннего человека начинает влиять на внешнего.
— Что будет с нашими ребятами?
— С какими? С водолазами?
— С водолазами, пожарными, теми, что были в аппаратном зале. Как именно на них повлияет радиация?
— Некоторые из них были так сильно облучены, что радиация разрушит их клеточную структуру. Кожа покроется волдырями, покраснеет, а затем почернеет. Далее начнется скрытый период. Симптомы исчезнут, будет казаться, что пациент идет на поправку, что он уже здоров, но это не так. Обычно это длится один-два дня.
— Продолжайте.
— Тогда становится очевидным, что клетки повреждены, умирает спинной мозг, отмирает иммунная система, органы и мягкие ткани начинают разлагаться. Артерии и вены лопаются, становятся как сито, поэтому невозможно даже ввести морфий, а боль... невообразимая. А тогда через три дня или три недели смерть. Вот, что случится с теми ребятами.
— А как насчет нас?
— Ну, мы... нас облучает постоянно, но не так сильно, поэтому радиация не убьет клетки, но ее достаточно, чтобы повредить ДНК. Так что, со временем — рак. Или апластическая анемия. В любом случае — мы умрем.
— Тогда, в некотором роде, мы еще легко отделались.
Больные люди всегда порядочнее здоровых: только больной – действительно человек, члены его рассказывают историю своих страданий, они одухотворены.
Ребёнок беззащитен перед болезнью родителя, он не может видеть, как тот лежит в постели и страдает. Родители — они же как солнце над головой — всегда были, есть и будут, ребёнок себе и представить не может по-другому. Если слёг отец, где гарантия, что завтра солнце не упадёт в океан?
Я снимаю с вешалки пальто и слоняюсь по кухне, слушая листья, тени, еле слышное кружение пыли.
Cлайд с цитатой