А ты все смотришь в небо,
Ты звонишь в небо...
Там гудки. Никого нету?
А ты все смотришь в небо,
Ты звонишь в небо...
Там гудки. Никого нету?
Там, за белой стеной
Никто не придет,
Там будет темно,
Не хлынут дожди,
Не выпадет снег,
Оставив меня
В моей тишине.
Послушай, это правда о небесах и земле: когда гуси умирают, они падают вниз. Когда мы умираем, мы летим наверх. Мы живем на их небесах, а они на наших...
Они были заперты в этой тёмной земляной яме, как в ловушке. Загляде было трудно дышать, нестерпимо хотелось на волю, под небо. Любые беды и опасности казались не страшны, лишь бы над головой было вольное небо, а по бокам не смыкались сырые холодные бревенчатые стены. А рассказывают, что иные узники в порубах живут по десяткам лет! Загляде казалось, что она не прожила бы в таком заточении и двух дней, задохнулась бы.
Не слышно на палубе песен,
Эгейские волны шумят...
Нам берег и душен, и тесен;
Суровые стражи не спят.
Раскинулось небо широко,
Теряются волны вдали…
Отсюда уйдем мы далёко,
Подальше от грешной земли!
В детстве я любил смотреть на небо. На дневное небо с бегущими по нему облаками, которые жили собственной жизнью, меняясь на глазах, и безмятежно ползли одной им известной дорогой. Иногда мне казалось – точнее, я хотел верить – что символы, которые я угадываю в очертаниях того или иного облака, являются знаками, посланными мне с небес. Это было захватывающе. Но больше всего я любил звездное небо. Бескрайнюю тьму за окном, тихой ночью, когда весь город спит, а ты таращишься на далекие точки, которые пробуждают что-то смутное, неясное, но безумно волнующее в душе.
А когда я вырос, то перестал смотреть на небо.
Как и все, я стал смотреть вниз, на мусор и грязь.
Но мне дым нравится. Он поднимается вверх, к небу... Как будто маленькая лестница в рай.