— Ну что, покрасовался на публике?
— А ты? Поиграла в благотворительность среди голодранцев?
— Ну что, покрасовался на публике?
— А ты? Поиграла в благотворительность среди голодранцев?
В молодости я все время пыталась свести людей к какой-нибудь категории, функции, чтоб их можно было описать одним словом. Сегодня идея, что общего у нас только исключительность каждого, помогает мне понимать, как устроен мир.
Аль Капоне всегда говорил: «Спросить вежливо с пистолетом в руке лучше, чем просто вежливо спросить».
В следующих главах, я покажу себя одним из противнейших ублюдков ходивших когда-либо по земле. Я не буду жалеть себя, я буду рассказывать историю без попытки выставить себя хорошим. Но этой главе, я сделаю наоборот и покажу вам, что, если вы, посмотрите ближе, я хороший парень. Я докажу это тебе десятью пунктами, прямо как в шоу с Дэвидом Леттерманом. Так что, начнем.
Номер 10: Я всегда впереди, всегда.
Номер 9: Я никогда не искал козла отпущения.
Номер 8: Если вы даете мне работу, я всегда доведу её до конца.
Номер 7: Я никогда не показываю неуважения к людям, которые боятся меня.
Номер 6: Я никогда не предавал человека, который дал мне мой первый пистолет.
Номер 5: Я никогда не желал кому-нибудь какого-либо вреда.
Номер 4: Я жил вне закона, но только вне закона не судили меня.
Номер 3: Любой кто не перечил мне мог ожидать ничего, кроме как хороших вещей от меня.
Номер 2: В моём районе, когда я обхожу его, никогда не было ни одного грабежа на улице. Люди спокойно живут и спят.
Номер 1: Из десяти лучших причин, почему я хороший парень, я не причиняю боль без причины, потому что все мои садистские побуждения будут удовлетворены когда я причиняю боль по уважительной причине.
Что такое пицца? Обыкновенный кусок теста, который раскатывают в более или менее правильный круг и засыпают смесью самых разных съестных изысков, начиная с соуса и кончая сыром, притом без всякой системы. В общем, нечто вроде запеченного бутерброда, покрытого всякой всячиной. И вот за это, оказывается, можно убить…
Сам того не зная, Фред испытывал на себе теорему универсального применения, которую он сформулировал следующим образом: если где-нибудь один мудак решает развести костер, всегда найдется четверо других, чтобы объяснить ему, как это делать.
У любого человека есть своя цена. Продажных шкур хватает — денег мало. Если вам не удержать их деньгами, держите их пороками, если не удержите пороками, держите амбициями.
Бродить по улицам целый день с заряженным револьвером — вот он, удобный случай стать кем-то другим.
Она отлично понимала точку зрения коммерсанта, и ничто не выводило ее из себя больше, чем продуктовые капризы туристов и всех тех, кто превращает еду либо в предмет ностальгии, либо в рефлекторное шовинистическое чванство. Ее удручало зрелище соотечественников, которые при посещении Парижа скопом набивались в фастфуды, их жалобы на то, что ничто не напоминает жратву, которой они привыкли давиться целый год. Она видела в этом чудовищное неуважение к посещаемой стране.
Магги не всегда понимала детали и недоумевала, отчего редакторы всегда дают лучшее место в газете всей этой грустной и банальной ежедневной суете. Она колебалась между несколькими вариантами ответа: происходящие по соседству сцены насилия чрезвычайно интересуют читателя, который обожает возмущаться или пугать себя. Или по-другому: читателю приятно думать, что его городок вовсе не цитадель скуки, что в нем происходит столько же всего, сколько в других местах. Или вот еще: сельский житель с каждым днем все более осознает, что испытывает все неудобства столичного города, не имея возможности воспользоваться его преимуществами. Была у нее и последняя гипотеза, самая грустная, — вечный припев: нет ничего увлекательней чужого несчастья.
У нас как радар в голове: стоит оказаться на любой улице мира с ранцем за спиной, и тут же изнутри какой-то голос предупреждает: «Не ходи туда, там школа», — и ты видишь все больше и больше фигурок с ранцами на плечах, которые идут туда же, куда и ты, и все исчезают в какой-то темной пасти. Это закон физики.