Вот вы, собрались передо мной... боитесь... дрожите... Детей к груди прижимаете... Короли предали вас, и вы обратились в богам! Но вы не молите, не падаете на колени, посыпая голову пеплом. Нет, вы скулите: «Почему Боги оставили нас?»... Ночь — Час Меча и Топора! В этой войне никто не поможет нам. Ночь — Час Безумия, Час Презрения!
Что толку завоёвывать себе королевство, если ты не можешь его удержать? На силе и страхе долго не продержишься.
— Тебе же не бывает страшно.
— Сегодня было.
— Правда?
— Да. Я боялся потерять тебя.
— Значит, даже короли могут бояться?
— Конечно.
Если люди узнают, случится одно из двух. Я умру от убийц или стану настоящим королем. Умру или буду править. Я каждый день думал и о том, и о другом. Теперь, столкнувшись с этим, становиться королем намного страшнее, чем умирать.
Именно в этот момент я внезапно с ужасающей очевидностью осознал, что государь — это не титул, не звание и даже не должность. Государь — это тягло. Тягло перед всей своей землей. И нести мне его не перенести. А еще я понял, что государя должны любить. Нет, не так: государя должны любить!!! Иначе грош ему цена. Нет, его могут ругать, на него могут временами злиться. Ибо ему нет необходимости регулярно, раз в четыре года, наводнять страну слащавой ложью и заискивать перед людьми, нарочно приведенными в состояние толпы, то есть электората, потому что-де выборы и надо пробиться в парламент или еще на какую выборную должностишку при власти. А потом успеть за четыре-восемь лет расплатиться с кредиторами, давшими ему денег на предвыборную кампанию, и заработать себе на достойную старость… А государю ничего этого не нужно. У него вся земля во владении. Причем принадлежать ему она может только вот так, вся, а не каким-то лакомым кусочком типа «Газпрома» или «Норникеля», который можно положить в карман за несколько лет нахождения на вершине власти и спокойно пользоваться все оставшееся время после того, как «исполнил свой демократический долг перед страной и народом». Вот так — все или ничего. Очень… бодрящая мотивация для лидера. Но она заставляет мыслить не в ритме предвыборных периодов, а минимум десятилетиями, а лучше веками. И потому людям вот сейчас конкретно, в этом году, может не понравиться то, что он делает, и они какое время будут ругаться и злиться. Но когда пройдет это время… Государя должны любить! Да, его должны любить даже тогда, когда его ругают и на него злятся! Это и есть его оценка. И она хлеще, чем любые выборы и рейтинги. Ибо тут уже не поиграешь с процентами, не установишь законодательные барьеры, не наймешь политологов и PR-менеджеров, чтобы ненадолго, на пару месяцев, поднять рейтинг, пока не пройдут очередные выборы. Его либо любят — либо нет. Но… как же страшно предать эту любовь. И дело не в том, что это плохо кончится, здесь — казнью, а там, в моем рафинированном и политкорректном будущем, просто неким конституционным переворотом. Дело не в этом… просто преданная любовь тут же обернется ненавистью. А ненависть миллионов уничтожит даже не тело. То, что произошло со мной, ясно доказывает, что тело — чушь, тело всего лишь сосуд, в который налито нечто, вполне способное существовать и в другом сосуде либо вообще без него. Нет, она уничтожит саму твою суть…
Ночь, как слеза, вытекла из огромного глаза
И на крыши сползла по ресницам.
Встала печаль, как Лазарь,
И побежала на улицы рыдать и виниться.
Кидалась на шеи — и все шарахались
И кричали: безумная!
И в барабанные перепонки вопами страха
Били, как в звенящие бубны.
Твой народ останется тебе верным только в одном случае: если будет бояться тебя больше, чем врага.
Разрушительница сеяла страх, но тот, кто был рождён, чтобы умереть в бою, смерти не боялся.
Послушайте, такие описания смерти вас заставят умереть от страха перед своей собственной кончиной!
Cлайд с цитатой