Милорад Павич. Последняя любовь в Константинополе

Вы, люди, не умеете измерять свои дни. Вы меряете только их длину и говорите, что день длится 24 часа. А дни ваши иногда имеют и глубину, причем большую, чем длина, и глубина эта может достигать месяца или даже года длины дней. Поэтому вы не можете окинуть взглядом свою жизнь. Не говоря уж о смерти…

6.00

Другие цитаты по теме

Любой народ всегда остается ребенком. Он постоянно растет, и ему постоянно становится тесен его язык, его дух, его память и даже его будущее. И поэтому каждый народ должен время от времени менять костюм, который снова и снова становится ему коротким, сковывает движения и трещит по швам оттого, что сам он растет. Это одновременно трудно и радостно.

Что клюет курица? Пшеницу. А чем кормят часы? Тиканьем, милый мой. Послушай, они клюют и тикают одно и то же: сей-час! сей-час! сей-час!

Ты говоришь — язык. Во сне мы понимаем все языки. Сон — наша родина времен Вавилонской башни. Во сне мы говорим одним, единым и великим праязыком, общим для всех нас, живых и мертвых... Зачем тогда войны? Почему нужно двигаться в истории назад. Каждое убийство — это отчасти и самоубийство.

... лицо человека дышит, оно вдыхает и выдыхает время.

У каждого человека не одно прошлое, а два, – отвечал Маг, – одно называется «Замедление», это прошлое растет вместе с человеком с самого его рождения и ведет к смерти. Второе прошлое называется «Ход», и оно возвращает человека к его рождению. У них разная продолжительность. В зависимости от того, какое из них длиннее, человек заболевает или не заболевает от своей собственной смерти. Второе означает, что человек строит свое прошлое и по ту сторону могилы, и оно продолжает расти и после его смерти. Истина же находится где-то между первым и вторым прошлым…

Смерть человека длится столько же лет, сколько и его жизнь, а может быть, и гораздо дольше...

День создан для любви, а ночь – для песни, потому что любовь видит, а ночь слышит.

Любой день содержит хоть что-то разумное, и любой цветок – хоть немного меда.

Меня всегда останавливало время. Слишком много — тогда, слишком мало — сейчас…