Играть! Когда точно в бреду я,
ни слов и ни поступков своих не понимаю!
И всё же должен я играть!
Что ж, ты разве человек?
Нет, ты паяц!
Ты наряжайся и лицо мажь мукою.
Народ ведь платит, смеяться хочет он.
А Арлекин похитит Коломбину.
Смейся, Паяц, и всех ты потешай!
Ты шуткой должен скрыть рыданья и слёзы,
а под гримасой смешной муки ада. Ах!
— Я любовника хочу знать имя,
того, с которым обнималась ты,
подлая девка!
— Паяц! Паяц!
— Нет! Я не Паяц!
Взгляни, лицо моё бледнее смерти
от жажды жгучей мщенья!
Нет, я так опозорен,
что смыть позор я должен кровью,
одною кровью,
тебе клянусь я!..
Нет, я не Паяц!..
Я лишь безумец...
Как страшно он смотрел!
Свой взор к земле я склонила,
чтоб о тайне моей
он не догадался!
Что, если б он застал нас...
Ведь он такой свирепый!..
Но полно, довольно!
Воображенья то лишь призрак мрачный!
О, как прекрасно здесь светит солнце!
Моё сердце трепещет,
душа полна блаженства,
всё меня негой страстно наполняет!
Не думаю, что существуют еще народы, которые пережили бы больше страданий, чем евреи. Евреев избирают объектом ненависти и клеветы при каждом удобном случае.
А теперь... Он кивал Исидору, а сам ловил в себе странную новизну, поначалу приписывая её похмельной чудноватости бытия, но потом понял, в чём дело. Теперь, когда вышла наружу вся правда, его перестали терзать ревнивые фантазии. Обманутый муж больше не воображал, мучаясь, постельное сообщничество Ласской и шефа. Наоборот, он словно накрыл дорогие останки любви гробовой крышкой, оставив дотлевать в безвестной темноте.
Шуршит занудно дождик моросящий.
Душа моя в тревоге и тоске.
Я человек, по-моему, пропащий.
Зачем я строил планы на песке?
Сгустились надо мною злые тучи
И вдруг я оказался не у дел.
Ну почему такой я невезучий?
Ну почему страданья — мой удел?
Мужчины полагают, что мужская измена — ерунда, а женская — «ах, ох, она мне изменила!». Мужчины ошибаются.
С пылающим лицом стоял он в темном углу, страдая из-за вас, белокурые, жизнелюбивые счастливцы, и потом, одинокий, ушел к себе. Кому-нибудь следовало бы теперь прийти! Ингеборг следовало бы прийти, заметить, что он ушел, тайком прокрасться за ним и, положив руку ему на плечо, сказать: «Пойдем к нам! Развеселись! Я люблю тебя!..» Но она не пришла.
Cлайд с цитатой