Ветер бросает листья как бумеранги,
все фонари походят на обелиски.
У меня сводит скулы, немеют фаланги,
если ты подходишь ко мне слишком близко...
Ветер бросает листья как бумеранги,
все фонари походят на обелиски.
У меня сводит скулы, немеют фаланги,
если ты подходишь ко мне слишком близко...
Неумолимое время калечит!
Опьянеть, не выискивать повод...
Только тело само ищет встречи —
Вас дефицит, недостаток, голод...
Глаза твои как свечи:
ни темени, ни тени...
Когда Ночь обнимает Вечер
нежно-нежно за плечи -
щекочет — в сплетении...
Ты (да‑да, ты тоже) не прочь иметь в сердце несколько женщин. Или еще лучше: чтобы как можно больше (интересных) женщин носили тебя в своем сердце. И каждая, разумеется, совершееееееенно не такая, как другие. Каждая – что‑то «совершенно особенное». Каждая имеет для тебя особое значение и занимает в тебе свое особое место. Немудрено, Лео. Потому что это ТЫ отводишь каждой из них ее «особое место». Думая об одной, ты забываешь о других. Открывая один шкаф для чувств, ты не боишься, что из другого кто‑нибудь выскочит: они все надежно заперты.
Я другая. Я не умею чувствовать параллельно. Я чувствую линейно. И люблю тоже линейно. Одного за другим. Но всегда лишь одного.
— А когда сажал их на кол, что ты чувствовал? Стыд, ужас, силу? Ответь мне!
— Ничего. Ничего я не чувствовал. И это самое страшное зло.
Любовь — это нечто большее, чем восхищение красивым лицом и мужественным телом, чем благоговение перед умением обращаться с мечом. Она не имеет ничего общего с удовольствием, испытанным в его объятиях. Любовь — это чувство, которое взращивается годами совместной жизни, разделенная радость от рождения детей и печаль от неизбежной потери некоторых из них. Любовь — это уважение и признательность мужчине за его защиту. Это общий семейный очаг.
Если ты ненавидишь кого-нибудь, ты ненавидишь себя, если ты любишь кого-нибудь, ты любишь себя.
Я сказал: «Я ничего ни к кому не чувствую». Бык сказал: «Это самое большое несчастье из всех».
По-моему, тот, кто говорит, что не знает собственных чувств обманывает сам себя. Просто ты отказываешься принимать то, о чем думаешь в глубине души. Вот тебе и кажется, что не понимаешь.
Все чувства, и особенно любовь, были ненавистны его холодному, точному, но удивительно уравновешенному уму. По-моему, он был самой совершенной мыслящей и наблюдающей машиной, какую когда-либо видел мир; но в качестве влюбленного он оказался бы не на своем месте. Он всегда говорил о нежных чувствах не иначе, как с презрительной насмешкой, с издевкой. Нежные чувства были в его глазах великолепным объектом для наблюдения, превосходным средством сорвать покров с человеческих побуждений и дел.