Не будет ангелов, Хартвиг. И папских башмаков. И людской благодарности тоже. Последняя — гораздо большая редкость, чем первое и второе.
От некоторых старых привычек нельзя избавиться даже после смерти. Знавал я одну даму, которая при виде мышей падала в обморок, хотя уже лет восемьдесят как была мертва.
— Проповедник, — тихо позвал я, но он, слишком занятый молитвой, услышал меня лишь с четвертого раза.
— Святые заступники! Людвиг, держись. Мы отнесем тебя к лекарю, и ты поправишься.
«Какого же дьявола ты тогда читаешь по мне поминальную службу?»
— Пугало не так плохо, как ты думаешь.
— Возможно, мы говорим о разных Пугалах? Я о том, что похоже на оживший кошмар. Такое, знаешь ли, молчаливое, с изогнутым ножом для кровавой жатвы, порубившее в Вионе несколько человек.
— Кстати говоря, ведьмы — страшные и злые бабки. Ты не такая. Предпочитаю называть тебя колдуньей.
— Как черта ни назови, святым он не станет.
Кайзервальд — проклятый лес, который обходят стороной все разумные люди. И почему я не удивлен, что для праздника колдуны найдут самое неприятное из всех возможных мест? Это лучший выбор для того, чтобы провести ночь, когда веселится вся нечистая сила.
— О нет! — простонал я. — Шабаш и оргия на Вересковой горе — куда не шло, но бал в замке!.. Ты же помнишь! Я чуть с тоски не умер на вашем балу в честь празднования летнего солнцестояния. Даже магистры представляют из себя куда менее унылое зрелище.
Мораль у старины Проповедника такая же гибкая, как фаледская сталь. Гнется туда, куда прикажут.
В последние дни я часто думал о последствиях моего поступка. Я никогда этого не узнаю. Знаю лишь, что поступил так, как считал правильным. Прежде всего, для себя. Но сделал слишком мало для того, чтобы спать спокойно.
— Не знал, что он балуется колдовством.
— Прилично говорить, что он занимается алхимией, астрологией и математикой.
Cлайд с цитатой