— Могу я быть с тобой откровенен?
— Конечно нет, тогда мне придётся уволить тебя.
— Могу я быть с тобой откровенен?
— Конечно нет, тогда мне придётся уволить тебя.
Сначала Валера приходил каждое воскресенье. Потом через одно. Потом через три. Как-то раз вечером пришел и сказал: «Ухожу в отставку». В газетах как раз написали про твой суд. Отставку, конечно, не приняли. Но он подал.
Из-за тебя теперь меня уволят, а если меня уволят, значит, меня лишат зарплаты, а если меня лишат зарплаты, значит, отец мне перестанет давать денег. Значит жизнь кончена!
— А они хотя бы выплатят тебе какую-то компенсацию?
— Не знаю, положена ли компенсация, когда выкидываешь людей из окна, ма! Нужно было заранее думать, давай погуглим!
— Парочку тысяч хотя бы. Ты пахал три года. Не считая еще пяти лет в академии. Шести, учитывая, что ты на второй год оставался.
Если у человека есть что сказать, чтоб его выгнали со службы, он всегда заработает себе на жизнь.
На работе платят бабло,
Но работать надо на ней.
Я не против первого, но без второго мне веселей.
Конечно, остроги и система насильных работ не исправляют преступника; они только его наказывают и обеспечивают общество от дальнейших покушений злодея на его спокойствие. В преступнике же острог и самая усиленная каторжная работа развивают только ненависть, жажду запрещенных наслаждений и страшное легкомыслие.
В итоге капитан признал, что не все люди созданы для работы, некоторые просто для красоты.
В офисе, лишившись чего же, если не свободы, люди ведут себя не как осужденные, но как звери в клетках: это и цирк, и зоопарк.
Они легализуют любой наркотик при условии, что он будет держать вас на производстве.