Мне ещё в раннем детстве говорили, что я — чудовище. Подумаешь, открытие! Я давно поняла, почему меня все считают чудовищем. Я просто называю вещи своими именами. Не лицемерю, не делаю вид, что я хорошая и вообще вегетарианка, больше всего на свете обожаю салатик со спаржей, а не кровавый бифштекс, я не говорю в глаза одно, а за спиной другое. Я давно уже перестала себя стесняться, зачем мне врать? Ну, разумеется, это чудовищно.
Я любил правду... А где она?.. Всюду одно лицемерие или по меньшей мере шарлатанство, даже у самых добродетельных, даже у самых великих! Нет, человек не может довериться человеку.
Мы ненавидим то прошлое, то настоящее, в зависимости от обстоятельств, и страшно боимся будущего, потому что ничего хорошего нам там не светит. Вот и маемся.
А кому нужна правда? Да никому, поэтому стремление всегда говорить правду и только правду ещё называют цинизмом. Бесцеремонностью. Бестактностью.
Люди обожают кутать свои довольно-таки мелкие мыслишки в шелка и бархат. Их бесит, когда кто-то не только сам ходит голым, но и с них сдирает тряпки.
Русская женщина, какую бы высокую должность она ни занимала, в душе всегда останется просто бабой. Ей нужен мужик, понимаешь? Чтобы в компании своих подружек рассказывать, какой он козёл и какая она мать-героиня. А без этого козла трудно оценить её подвиг.
Почему правда нуждается в доказательствах, а ложь нет? Лжи почему-то все и так верят. Можете объяснить почему?
Герои лучших французских драматических произведений, то есть тех, которые пользуются наибольшим успехом именно за необыкновенную реальность изображаемых в них житейских пакостей, всегда улучат под конец несколько свободных минут, чтоб подправить эти пакости громкими фразами, в которых объявляется святость и сладости добродетели. Адель может, в продолжение четырех актов, всячески осквернять супружеское ложе, но в пятом она непременно во всеуслышание заявит, что семейный очаг есть единственное убежище, в котором французскую женщину ожидает счастие. Спросите себя: что было бы с Аделью, если б авторам вздумалось продолжить свою пьесу еще на пять таких же актов, и вы можете безошибочно ответить на этот вопрос, что в продолжение следующих четырех актов Адель опять будет осквернять супружеское ложе, а в пятом опять обратится к публике с тем же заявлением. Да и нет надобности делать предположения, а следует только из Thйвtre Franзais отправиться в Gymnase, оттуда в Vaudeville или в Variйtйs, чтоб убедиться, что Адель везде одинаково оскверняет супружеское ложе и везде же под конец объявляет, что это-то ложе и есть единственный алтарь, в котором может священнодействовать честная француженка. Это до такой степени въелось в нравы, что никто даже не замечает, что тут кроется самое дурацкое противоречие, что правда жизни является рядом с правдою лицемерия и обе идут рука об руку, до того перепутываясь между собой, что становится затруднительным сказать, которая из этих двух правд имеет более прав на признание.
Все врут, но поскольку правды нет вообще, то и что такое ложь, определить невозможно. Ложь условно считается правдой, хотя все знают, что это ложь. Немного путано, зато как есть.
Je n’adore les biens, et sers à l’avarice,
Je n’aime les honneurs, et me les faut priser,
Je veux garder ma foi, et me la faut briser,
Je cherche la vertu, et ne trouve que vice!
Не бойтесь тех, кто говорит правду — бойтесь лицемеров, которые всегда готовы ударить в спину.
Cлайд с цитатой