Де Верак сказал, что она касается очень сложной и опасной темы — равновесия двух различных полов в мире.
— А вот в этом вопросе, — отвечала Екатерина, зардевшись, — я никакого равноправия не потерплю! Как можно равнять мужчину с женщиной, если женщина была, есть и всегда останется существом высшего порядка. Приравнять женщину к положению мужчины — это значит оскорбить и унизить ее!
Граф Александр Сергеевич Строганов, человек настолько богатый, что при дворе чувствовал себя полностью независимым, однажды за картами в Эрмитаже завел речь: нет ничего сложнее в мире, утверждал он, чем установить правоту человека.
Екатерина напряженно смотрела в свои карты:
— Ты, Саня, справедливость не путай с правосудием, ибо справедливость очень часто борется с юридическим правом. Закон всегда лишь сумма наибольших строгостей, в то время как справедливость, стоящая выше любого закона, часто отклоняется от исполнения законности, когда в дело вступает призыв совести.
Петр стащил Екатерину с постели, босую подвел к комоду, который они сообща и отодвинули от стенки. Здесь Петр прятал кукол!
— Давай, — предложил он жене, — мы с тобой поиграем...
В эту брачную ночь, играя с Петром в куклы, Екатерина твердо осознала, что мужа у неё нет и не будет. Но даже в глубокой старости острой болью отзывались её слова: «По себе ведаю, какое это несчастье для женщины иметь мужа-ребенка...»
... графиня Прасковья Брюс вопросительно взирала на свою царственную подругу. Екатерина сама поделилась с нею первыми женскими впечатлениями:
— Плохо, если много усердия и очень мало фантазии...
Брюсша поняла: Васильчиков — лишь случайный эпизод, и долго корнет не удержится, ибо в любви без фантазии делать нечего.
— А когда ты решилась на это, Като?
— Когда сильно рыдала, прощаясь с Орловым...
— Мужчины верно делают, что слезам нашим не верят!
Большинство, — согласилась Екатерина, — и неспособно породить истину. Большинство не истину, а лишь желание большинства показывает.
По всем расчетам, страна должна или разрушиться, или пойти в кабалу к странам богатым, вроде Англии. Но, в нарушение всякой логики, Россия выживала — и обязана в этом неисчислимым богатствам природы, поразительной стойкости народа, умеющего есть в три горла, но умеющего и сидеть на корке хлеба.
— Чувствую, как чьи-то руки, очень грубые, но опытные, задирают на мне юбки, спуская с меня панталоны... Като, ты понимаешь весь мой ужас? Я сначала решила, что попала в вертеп искусных распутников, и ожидала насилия. Но вместо этого меня стали сечь, а кто сечёт — не видать. Святоша же с просфоркой в зубах, как собака с костью, присел возле меня, несчастненькой, и вдруг заявляет: «Ах ты задрыга такая, будешь ещё к графу Григорию Орлову подлаживаться?» Като, подумай, что я выстрадала: сверху крестят, снизу секут... Уж лучше бы меня изнасиловали!..
Подруга заплакала. Екатерина пожала плечами:
— Интересно, кто бы эту комедию придумал?
Но помни, что имеешь дело с живыми людьми, а люди — не бумага, которую и скомкать можно. Человека же, если скомкаешь, никаким утюгом не разгладишь...
Она вышла на балкон дворца, под нею хороводил и галдел народ московский, и князь Вяземский не удержался от лести:
— Ах, матушка наша! Гляди сама, сколько много расплескалось на этих стогнах радости и любви к тебе, великая осударыня.
Екатерина хорошо знала цену любой лести:
— Если бы сейчас не я на балкон вышла, а учёный медведь стал бы «барыню» отплясывать, поверь, собралась бы толпа ещё больше.
Cлайд с цитатой