Игрушка судьбы, вот кто я такой, вот кто мы все такие.
«Обними врага своего, — настаивали старшие, — чтобы не дать ему ударить тебя». («Обними врага своего, — съязвил Генри, — чтобы почувствовать, как кинжал его щекочет почки твои»).
Игрушка судьбы, вот кто я такой, вот кто мы все такие.
«Обними врага своего, — настаивали старшие, — чтобы не дать ему ударить тебя». («Обними врага своего, — съязвил Генри, — чтобы почувствовать, как кинжал его щекочет почки твои»).
Люди верят, шо мир устроен так, и если ты г`воришь им, шо он устроен не так, то обрушиваешь кровлю им на голову, а может, и на свою собственную.
О, раз уж вас посвятили в орден Престарелых, то мир не захочет принять вас обратно. Мы — я имею в виду всех, кому за шестьдесят, — в силу самого своего существования совершаем два проступка. Первый — это Недостаток Скорости. Мы слишком медленно ездим, слишком медленно ходим, слишком медленно говорим. Мир готов иметь дело с диктаторами, извращенцами и наркобаронами, но не выносит, если его тормозят. Наш второй проступок состоит в том, что мы являемся всеобщим memento mori*. Мир способен на голубом глазу отрицать неизбежное только в том случае, если мы убраны из его поля зрения.
Наше стремление властвовать, наша наука и те самые способности, которые подняли нас от обезьян до дикарей, до современного человека, суть то самое, что разрушит Homo sapiens еще до конца этого столетия!
Границы между шумом и звуком суть условности, теперь я это понимаю. Вообще все границы — условности, в том числе и между нациями. Человек может перейти через любую условность, если только вначале он в состоянии это замыслить.
Осень оставляет свою мягкость, переходя к колючей, дождливой поре. Не помню, чтобы лето успело хотя бы попрощаться.
Прошлое приходит в упадок со скоростью времени, но диснеи позволяют ненадолго его воскресить.