Нынче мы всегда готовы и судить, и блудить. С той только разницей, что в первом случае нам нечего бояться неудачи.
Больше всего нам мешает ускользнуть от судилища то, что мы первые выносим себе приговор.
Нынче мы всегда готовы и судить, и блудить. С той только разницей, что в первом случае нам нечего бояться неудачи.
Больше всего нам мешает ускользнуть от судилища то, что мы первые выносим себе приговор.
Не зная по природе своей никакого удержу, разъяренные судьи наугад хватают, хватают жертвы беззакония своего. Что же нам остается делать? Опередить преследователей, не правда ли?
Самодовольство, укоренившееся во мне, не допускало вопреки очевидности, чтобы женщина, принадлежавшая мне, могла когда-нибудь принадлежать другому.
Чисто ораторские ссылки на господа бога в моих судебных выступлениях вызывали недоверие у моих клиентов. Они, вероятно, боялись, что небо не сможет так хорошо защитить их интересы, как искусный адвокат, несокрушимый знаток уголовного и гражданского кодексов.
Разврат — это джунгли без будущего и без прошлого, а главное, без обещаний и без немедленной кары.
Как сделать, чтобы все поголовно окунулись в воду, а ты бы имел право сдохнуть на солнышке?
Я не знал, что свободу не уподобишь награде или знаку отличия, в честь которых пьют шампанское. Это и не лакомый подарок, вроде коробки дорогих конфет. О нет! Совсем наоборот – это повинность, изнурительный бег сколько хватит сил, и притом в одиночку. Ни шампанского, ни друзей, которые поднимают бокал, с нежностью глядя на тебя. Ты один в мрачном зале, один на скамье подсудимых перед судьями, и один должен отвечать перед самим собой или перед судом людским. В конце всякой свободы нас ждет кара; вот почему свобода – тяжелая ноша, особенно когда у человека лихорадка, или когда у него тяжело на душе, или когда он никого не любит.
Если вы скажете преступнику, что его преступление не зависит ни от его натуры, ни от его характера, а от несчастных обстоятельств его жизни, он вам будет бесконечно благодарен.