Жирные чайки лениво ходили по берегу и клевали какую-то гниль. У них в глазах не было ни капли эмоций или разума — только холодная черная пустота. В этих глазах будто отражался весь окружающий меня мир, такой же холодный и враждебный.
Чем хуже человек думает об окружающем мире, тем хуже этот мир для него становится.
Чем больше он расстраивается по поводу неудач, тем охотнее приходят всё новые.
Чем хуже человек думает об окружающем мире, тем хуже этот мир для него становится.
Чем больше он расстраивается по поводу неудач, тем охотнее приходят всё новые.
Удивительно, мне раньше не приходило в голову: у всех птиц такие разные голоса, но ни один не вступает в диссонанс с общим хором, и всегда получается такая стройная симфония, которую не сможет воспроизвести никакой изощренный оркестр.
Мы спускались в долину, когда я начал осознавать, что не помню, как попал в заповедник. Мне захотелось получить от старика хоть какие-нибудь объяснения. Кажется, я сделал неуклюжее замечание о том, что, должно быть, неплохо себя чувствуют те счастливчики, которые могут себе позволить жить среди такой красоты. На что он раздраженно ответил: «А кто тебе не дает быть в их числе?»
Я завел заезженную пластинку о том, что не каждый рождается в роскоши, и никто не может выбирать свою судьбу. Смотритель взглянул на меня, как на идиота, и сказал: «В том-то и дело, что каждый человек свободен выбирать себе любую судьбу. Единственная свобода, которой мы располагаем — это свобода выбора. Каждый может выбирать все, что захочет».
Такое суждение никак не укладывалось в мои представления о жизни, и я начал было возражать. Но Смотритель даже не захотел слушать: «Глупец! У тебя есть право выбирать, но ты им не пользуешься. Ты просто не понимаешь, что это означает — выбирать».
Теперь, когда мир, в котором мы обитаем, огрубил наши сердца и сделал их бесчувственными к проявлениям низости и беспутства, нам иногда полезно взглянуть на предметы, все еще представляющиеся людям воплощением зла и пока еще способные пробудить от сна равнодушия нашу так похожую на тесто, вялую совесть.
— Ты хотел принести в Эгельсбург мир.
— По меньшей мере, я стараюсь избегать битв.
— А я, по-твоему, к ним стремлюсь?
— Может, и нет, но так и будет. Олдермены не отступят. И вы закончите бойню, которую начали даны.
— Боюсь, что ты прав, кровопролитие очень возможно, пострадают невинные.
— Но решаете за нас вы.
— Скажем, я оставлю здесь своего человека, чтобы тот постарался добиться мира, того, кто может быть неугоден олдерменам, но любовь народа заставит их смириться. Назовем его, например, лордом-защитником. Он будет править здесь несколько лет, пока угроза не минует. Что скажешь, если это будешь ты?
— Я? Я не хочу здесь править.
— Очевидно, что ты пользуешься уважением у местных жителей, тебя слушаются, так почему бы нам не воспользоваться этим?
— Я не воспользуюсь их уважением.
— Даже, ради мира? Согласишься, сможешь вернуть былую Мерсию, ту которую усердно уничтожал Этельред.
— А если откажусь?
— Как сам сказал — будет бойня, но это уже будет твое решение.
Я сажусь на свитер и изучаю костяшки пальцев. На некоторых из них кожа содралась после драки с Калебом, и их украшали небольшие синяки. Кажется уместным, что удар оставил след на нас обоих. Вот как устроен мир.
Cлайд с цитатой