Век бы мне твое, в стогу росистом, слушать сердце, как стучит оно, никогда бы лес разбойпым свистом и тебя не стал будить я... Но отпускай!.. пора мне на дорогу. Дай кистень... не хочешь ли со мной в ату ночку, щедрую да строгую под багрово-каторжной луной? Все слышнее конская задышка сквозь надсадный скрип коростелей. Распусти ж объятье, пусть купчишка примет долю от руки моей. Погляди, как, сонного и злого, я его наотмашь стегану — не за кралю иль шальное слово и не за торговую мошну... Дальше было приписано вскользь, остылою, изнеможенною рукой: ... а за то натешусь всласть, что схотел он зорьку у народа, только что взошедшую, украсть!
А просто не найдется нынче весов таких, чтоб горе мое взвесить. И глянь-ка, невесомое вроде, а тяжелее камня всякого, на самое дно с ним ушла. Я и солнце как сквозь тину вижу, оно мне зеленое, как утопленнице…