Альбисетти Валерио. Смеяться сердцем

К тому же каждый из нас страдает индивидуальным образом. Также и продолжительность страдания может быть различна для каждого из нас. Нет двух одинаковых людей. Но, без сомнения, все мы, страдая, подвергаемся двум типам риска. Первый: отрицать боль. А отрицание её приводит только к тому, что мы перемещаем её, отправляем её в сферу бессознательного, где она продолжит свое действие, влияя подспудно и незаметно для нас на каждый поступок, мысль или выбор в нашей последующей жизни. Второе: оставаться привязанными к боли. В этом случае мы чудовищным образом продлеваем наше страдание. ... нужно пережить боль до конца. А потом отпустить её. Покинуть её. И сделать это можно именно потому, что мы пережили её полностью, и тогда та же самая боль не имеет больше ни силы, ни причины, ни повода, чтобы остаться. Боль, страдание — это нормальные реакции на полученные нами глубокие раны. Но, только переживая боль и страдание до конца, мы позволяем им действительно уйти. Запомни: боль и страдания приходят, чтобы затем уйти, а не оставаться внутри тебя!

0.00

Другие цитаты по теме

Возможно, раньше ты не знал хорошенько, что такое счастье; ты думал, что оно связано с деньгами, властью, успехом. Теперь же ты знаешь, что они только препятствуют достижению счастья. Теперь ты знаешь, что для его обретения нужно очень мало: оно внутри твоего образа мыслей. Ты не можешь купить счастье. И ты не сможешь больше искать его повсюду, вне тебя, потому что знаешь, что там ты его никогда не найдешь. Потому что оно в твоем сердце, когда твое сердце смеется. А достигнув счастья, ты уже не сможешь хранить его только для себя, но почувствуешь, что должен им делиться. Отдавать его, распространять его, не ожидая ничего взамен, не надеясь получить совсем ничего! Потому что, если ты будешь делиться счастьем, чтобы получить что-то взамен, оно снова исчезнет.

Когда я говорю, что мне не больно, это значит, что я могу справиться с этим.

... ты не можешь изменить жизнь, но самого себя — можешь! Жизнь может быть ужасной и фантастической, сладкой и горькой, легкой и трудной, но она такая, какая есть. Однако мы можем изменить наше настроение, наше отношение к жизни. Мы можем сделать душевную ясность ее постоянным фоном. Мы можем стать симпатичными людьми. Не скучными. Радостными. Которые умеют весело смеяться сердцем. Которые наконец смогли освободиться от горечи, удерживаемой внутри уже давно.

... в социальном отношении, сердечный смех не приносит дивидендов. Удобнее, «политкорректнее» производить впечатление человека в депрессии, чем счастливого. Поверхностному взгляду может показаться, что дело обстоит наоборот. Но, если ты предстаешь перед людьми несчастным, грустным, ты всегда можешь найти кого-то, кто о тебе позаботится, выкажет расположение, любовь, признание. Я упрямо продолжаю быть уверенным, что всё уже есть внутри нас, что то, что мы ищем в других, нам следовало бы искать в себе. Но легче думать, что жизнь была для нас злой мачехой, чем убедиться в том, что быть несчастными — наш выбор. С другой стороны, человек несчастный, погруженный в депрессию, в глубине души хочет оставаться в своем страдании. Быть в депрессии предпочтительнее, чем стать ответственным за себя.

... именно в трудные, мрачные моменты нужно уметь смеяться сердцем. Я убеждаюсь всё больше и больше, что настоящее счастье состоит в том, чтобы слышать собственное сердце, которое смеётся, несмотря ни на что.

Лора впервые поняла смысл расхожей фразы о том, что для того, чтобы стать — и остаться — врачом, надо обрасти толстенной кожей, облачить свою душу в броню, которую не сокрушат никакие эмоции. Можно облегчать чужие страдания и утолять боль, нельзя только ее чувствовать. Она не знала, сумеет ли когда-нибудь стать настолько сильной.

Если бы существовали пижамы из колючей проволоки, она наверняка надела бы на себя такую.

Но всё дело в том, что во время бега всегда есть эта доля секунды, когда боль разрывает меня, когда я с трудом могу дышать и когда всё, что я вижу — это пятна цвета — и именно в эту долю секунды приходит боль, она очищает меня. Я замечаю что-то слева, вспышку цвета (золотисто-каштановые волосы, корона из пылающих листьев) — и я знаю, что если поверну голову, то увижу его рядом, смеющегося, наблюдающего за мной, протягивающего ко мне руки.

Конечно, я не поворачиваю голову, чтобы посмотреть.

Но однажды я это сделаю.

Однажды, я сделаю это, и он вернется, и все будет хорошо.

А до тех пор я бегу.

Всё можно пережить, каким бы невозможным это не казалось вначале. Со временем скорбь ослабнет. Не то чтобы она исчезла совсем, но с тем, что остаётся, уже можно жить.