Театральные кулисы — это что-то вроде маленького городка. Люди болтают, но не всегда сами знают о чём.
Жизнь — это цирк. Кто-то ходит туда смотреть, а кто-то ходит по канату.
Театральные кулисы — это что-то вроде маленького городка. Люди болтают, но не всегда сами знают о чём.
– Храм искусства скоро превратится в политический бордель!
Завадский в ответ шипит:
– Думайте над тем, что говорите, Фаина Георгиевна!
Та неожиданно соглашается:
– Вы правы, это просто бордель, и ему даже превращаться не нужно.
... я лично люблю театр наиболее преданно и нежно. Никогда и ни от чего театр не умрет! Он был, есть и будет очагом культуры, наиболее манким для зрителя. Даже при полном расцвете кино и телевидения; так, во всяком случае, кажется мне. И пусть в этом очаге огонь не всегда будет пылать — в иные моменты он будет затухать, тлеть, стелиться понизу, чтобы потом вновь вспыхнуть ярким пламенем, — но гореть он будет всегда, он вечен, так же, как вечен интерес зрителя к встрече с живым актером сегодня, здесь, сейчас.
– Храм искусства скоро превратится в политический бордель!
Завадский в ответ шипит:
– Думайте над тем, что говорите, Фаина Георгиевна!
Та неожиданно соглашается:
– Вы правы, это просто бордель, и ему даже превращаться не нужно.
Наши театры вообще пользуются немыслимыми в мировой практике правами и свободами. Я, честно говоря, не знаю прецедента, ни одной страны в мире и ни одной эпохи за последнюю пару тысяч лет, начиная с Древней Греции и Древнего Рима, когда бы театры настолько пользовались абсолютной свободой при наличии государственного, бюджетного финансирования.
Мы все неплохо ладили с Маргарет. Она была вроде изоляции, которая предотвращала короткие замыкания и искрения в нашей семье.
Сатира — это горький кофе, который выливаясь, растекается по всему блюдцу. И было бы странно, если бы жидкость заполняла лишь его часть.
Солнце — опытный любовник, знающий свое дело. Сначала он всего тебя оглаживает своими крепкими ладонями. Обнимает. Охватывает, опрокидывает, и вдруг очнешься, как я, бывало, ошеломленный, с животом, орошенным каплями, похожими на ягоды омелы.
Она прекрасна — это выше слов! Она похожа то на большое дерево, то на легкий одуванчик. То она твердая, как алмаз, то мягкая, как лунный свет. Теплая, как луч солнца, и холодная, как иней под звездами. Гордая и далекая, как снежная вершина, и веселая, как девушка весной, с маргаритками в косах. Но все это — пустые слова, совсем неподходящие для нее.