Невежество и жестокость стократ отвратительнее в том, кто мог приобщиться к знанию, к пониманию другого живого существа, и не сделал этого.
Объявить себя вождем — просто, а попробуй достойно и умно отправлять обязанности правителя.
Невежество и жестокость стократ отвратительнее в том, кто мог приобщиться к знанию, к пониманию другого живого существа, и не сделал этого.
Объявить себя вождем — просто, а попробуй достойно и умно отправлять обязанности правителя.
В иные моменты человек всем своим существом чувствует, как мироздание встало на дыбы и вот-вот понесется во весь опор, и только от человека зависит, как повести себя в эту минуту. Можешь бросить повод и визжать от страха, зажмурив глаза, а можешь ухватиться за луку седла и постараться хотя бы не свалиться на землю.
«Вы делаете историю, мальчики», — говорил им с Ларом Максим. Делают, а как же — из такого дерьма, что и не рассказать. Но история, видно, только из дерьма и делается.
Нельзя, чтобы знание о силе попадало в руки любого. Кто знает, как использует свою мощь тот, в ком нет понимания красоты мира?
Мать Брена, имперская пленница Сабина, подарила сыну соперницы вторую жизнь, своим молоком выкормила, хотя многие женщины придушили бы младенца, не задумавшись. Дарила ему свою любовь, грела своим теплом — и она, и братишка. Это тепло и удержало, не позволило ему превратиться в обезумевшую скотину вроде Гая Арминия — потому что он всегда знал: они есть, они его ждут.
Что ж, опыт наживается ошибками, слезами, кровью — и погребальными кострами. Иначе никак, видимо. Так говорил отец, ставший вождем почти в тридцать. Так говорил и консул Максим, проигравший свое первое сражение в двадцать пять.