— Я что же, одна буду?
— Я не могу, я алкоголик.
— Откровенно. Тогда я тоже не буду, чтобы вас не смущать.
— Нет, меня смутить трудно. Завязавшие алкоголики — они даже любят, когда другие пьют.
— Я что же, одна буду?
— Я не могу, я алкоголик.
— Откровенно. Тогда я тоже не буду, чтобы вас не смущать.
— Нет, меня смутить трудно. Завязавшие алкоголики — они даже любят, когда другие пьют.
— Ты бы про любовь что-нибудь сказал, для приличия...
— Появится любовь — скажу.
— Слушай, а может, ты просто бабник?
— Вот бабник бы сразу про любовь сказал, а я тебе — чистую правду.
— Ты, Слава, умный, но прям до странности наивный. Хочешь, я тебе скажу то, что любая женщина в этот момент думает?
— Ну?
— Не надо нам вашей правды, дорогие мужчины! Врите про любовь, но только врите так, чтобы мы верили, понимаешь?..
— И что же, вообще без причин?
— Ну вы же психолог, вы лучше меня знаете — как это бывает... Копится по капле, а в одно прекрасное утро просыпаешься и думаешь — что здесь делает этот человек? Зачем он тебе? Ты же его давно не любишь. Так хочется ему это честно сказать... Я и сказала.
— А он?
— В таких ситуациях, Вячеслав, умные мужчины сразу уходят, а не очень умные начинают канючить.
— Ушёл?
— Канючил. Целый год из меня душу тянул — Валя, за что? А я ему, как в том анекдоте — знала бы за что, вообще убила бы.
— Ну может он просто любил вас и не мог смириться.
— Наверное, любил, но я-то чем виновата?
— Ты психолог, ты лучше меня это должен понимать.
— Распространённое заблуждение... Психолог по работе не всегда психолог в жизни. Есть у меня один друг — писатель, областного масштаба. В год по роману пишет и всё о любви, о женской судьбе. И так он их тонко понимает, так верно. А в жизни — одна жена сбежала с музыкантом, другая — изменяла направо и налево, а третья, вообще, — квартиру отобрала и в одних штанах на улицу выпустила. Вот такой вот знаток женских душ.
— Любит одного, а сама — с другим.
— А почему — нет? Психологии это не противоречит. А у мужиков это вообще сплошь и рядом. Один одновременно живёт с двумя. Почему? Потому что любит обеих.
— Не подскажете, как к суду проехать?
— Ой, прям вся страна в наш город понаехалася. И все местные там с утра торчат, а у меня никакой торговли. Только это вам не в суд, это вам во дворец культуры надо. Суд у нас на ремонте, с зимы ещё. Чикаются неизвестно зачем. Зверь! Сволота! Я бы его на куски порезала и через мясорубку пропустила живьём!
— Вот так прям и зверь, и сволота?
— А кто же ещё?
— Ну да, ну да... А как всё-таки к суду пройти?
— Пять минут пешком. Вот так вот прямо и через две улицы — налево. Мужчина! Купите пироженчиков! Горячие, с ливером!
— Нет, спасибо. Вдруг вы уже кого-то через мясорубку...
Не бывает, Валя, абсолютно стерильных мыслей и поступков. В человеке всё смешано, и высокое, и обычное и даже примитивное. Причём всё сразу и, часто, одновременно.
— Что странного? С ними всегда так... Когда мы рядом, воспринимают как должное, когда уходим: «Подлец! Подонок! Вернись — всё прощу! Жить без тебя не могу!»
— Ну просто женщины так устроены. Они хотят понимать, что происходит. Когда вы рядом — всё более или менее понятно, а когда ухо́дите — хочется узнать, в чём дело.
Тогда жался Велик к себе, не к кому больше было. Кутался в своё одиночество, как кутался бы в мамино тепло, если бы была у него мама. Одиночество это было ему велико, недетского размера, большое, просторное, тяжёлое; как на взрослого, словно с чужого плеча на вырост ему отдано. У кого были родители алкоголики, тот поймёт, каково ему приходилось, какой он чувствовал грозный простор, какую свободу ужасную, непереносимую для неумелой детской души, ещё не обособившейся. Не научившейся рыскать на холоде и скакать по головам, улавливать, хватать ближних своих и, усевшись им на шею, примостившись у них в мозгу, высасывать из них все соки, отжимать тепло, выгрызать радость. Существо его ещё не выпало в осадок, не окаменело в форме какого-нибудь дундука или ***а, а должно было быть ещё рассеянным, ясным, прозрачным, растворённым, как свет и любовь, в крови и воле кого-то старшего.