— Она тебе совсем не нравится?
— Алёна? Нравится. Как все большое. Останкинская башня. Слон. Панелевоз. МГУ.
— Ты ей нравишься.
— Знаешь, я заметил что-то такое...
— Ну что? Что?
— Она меня домой провожает...
— Ты серьёзно?
— Идет рядом, как конвоир.
— И что?
— Я не умею разговаривать с неживой природой.
– Я просто не понимаю, почему мы должны мучиться? Какой в этом смысл?
– Все влюбленные во все времена мучились. Такая у господа бога хорошая традиция!
– Юль! – крикнул он и почувствовал кровь во рту. И закрыл рот ладонью, чтобы она не увидела и не испугалась. Она подбежала, смеясь:
– Что ты делаешь в газоне?
– Стою, – сказал он и упал ей на руки.
А со всех сторон к ним бежали люди… Как близко они, оказывается, были…
Надо было выйти замуж в семнадцать лет, за того мальчика, который катал меня на велосипеде. Он катал и тихонько целовал меня в затылок, думая, что я не чувствую, не замечаю. А я все знала. И мне хотелось умереть на велосипеде — такое это было счастье. А с Мишей это все ушло в слова. В термины. В выяснение сути. Сути чего? Когда тебе за тридцать, кто тебя посадит на велосипед?
Сколько в ее глазах плескалось женского неприятия, что думалось: это в каждой женщине, независимо от возраста, сидит вечное — увидеть «уши Каренина».
Они садились на кафельные берега бассейна и пропадали. Люди становились природой и совершенно не имело значение их человеческое количество.
Любовь, любовь... Ха! Сколько обожженных ею, казалось бы, сообрази и остерегись, а всё равно летят на огонь как сумасшедшие. Девочки и мальчики... Комсомолки и комсомольцы... Рабочие, студенты и колхозники... Дураки и дурочки... Пусть летят... Она больше не полетит...
Директриса читала нам мораль — «Вам и не снилось горе» и буравила меня глазами. Танечка говорит, что жизнь — больше любви. А глаза у самой тоскливые, как у больной собаки…
Симпатии отдаются не самым умным и не самым сильным, а тем, кто в данный момент эмоционально убедительнее.
Cлайд с цитатой