Бывают такие запрещенные удары, особенно в любви и в боксе – не то что вскрикнуть, вздохнуть потом не можешь.
Каждый раз она любила и каждый раз страдала. Мечтала о его возвращении и молила, чтобы он никогда не возвращался.
Бывают такие запрещенные удары, особенно в любви и в боксе – не то что вскрикнуть, вздохнуть потом не можешь.
Каждый раз она любила и каждый раз страдала. Мечтала о его возвращении и молила, чтобы он никогда не возвращался.
— Как вообще люди понимают, что пришло время двигаться дальше?
— Я не знаю. Думаю, что однажды ты встретишь кого-то ещё и полюбишь его всем сердцем. И это будет означать, что ты пошёл дальше. Даже не осознавая этого.
Я любил тебя всегда. Я переродился! Я как будто сам содрал свою кожу… и, корчась от боли, обнаружил, что у меня есть сердце…
Любая влюбленная узнает себя в Русалочке Андерсена, которая из-за любви сменила свой рыбий хвост на женские ножки, хотя ступала при этом словно по ножам и иголкам.
Да,
Кто бы ни был он:
Бедняк или сам король,
Но боль
От любви несчастной у всех одна.
Люди, которые тебя любят, порой могут раздражать. И когда ты чувствуешь острую потребность причинить боль самой себе, им лучше не быть поблизости.
Послушайте! Да, вы! Вы ведь любили, прав ли я? В глазах у вас пуды холодной боли. Будь ваша воля, вы бы вымыли солеными волнами всю память насквозь.
А глаза красивые, помню, светились, горели и поджигали все, что вокруг было. Но волны смыли /пытались — не до конца удалось/ те искорки. Искорки, лучики, огоньки... взгляды.
/Поздравляем, вы прошли все круги ада./
Представьте себе: мы уже не знаем, что писать друг другу. Мы не знаем, зачем писать. И когда-нибудь, случайно встретившись в кафе или метро, постараемся не заметить или не узнать друг друга, поспешим отвернуться друг от друга. Нам будет неловко за то, во что превратится наше «мы», что от него останется. Ничего. Два чужих человека с общим лжепрошлым, которому они позволяли так долго и так бесстыдно себя обманывать.