Лидия Русланова — Окрасился месяц багрянцем

Окрасился месяц багрянцем,

Где волны шумели у скал.

— Поедем, красотка, кататься,

Давно я тебя поджидал.

— Я еду с тобою охотно,

Я волны морские люблю.

Дай парусу полную волю,

Сама же я сяду к рулю.

— Ты правишь в открытое море,

Где с бурей не справиться нам.

В такую шальную погоду

Нельзя доверяться волнам.

— Нельзя? Почему ж, дорогой мой?

А в прошлой, минувшей судьбе,

Ты помнишь, изменник коварный,

Как я доверялась тебе?

0.00

Другие цитаты по теме

Когда в соитии с моей душой

Зачал любовь я, сколь ей было радо

Всё существо моё! Казалось, чадо

Желанное мне послано судьбой.

Но страсть была беременна бедой

И родила дитя — исчадье ада.

И вот отравлена моя отрада,

А в жилах — яда яростный настой.

Яд ревности! Перед тобою зависть,

Твоя сестра, привычная к отравам,

И та не в силах страха побороть.

Смейся, Паяц,

Над разбитой любовью!

Смейся и плачь над жалкой долей своей!

... злоба наконец утихла, превратившись в глухую тоску. Желание рвать и метать отпустило  — теперь ему хотелось лишь завыть от бессилия, уйти куда-нибудь прочь от посторонних глаз, от знакомых и незнакомых людей, скрыться в пустынях, чащобах и снегах, остаться в одиночестве. Хорошо быть одному  — ибо отшельнику никогда не испытать подобных мук. Отшельнику не познать ни любви, ни ревности, ни злобы, ни предательства. Счастливчики...

— Предлагаю выпить! — крикнул я, взбираясь на стул и торжественно поднимая бутылку пива, мимоходом выхваченную у кого-то из «братьев».

— За подонков! — Я указал на Брэда.

— И за девчонок, которые нас бросают! — Я поклонился Эбби. У меня перехватило дыхание.

— За офигенное удовольствие терять женщину, которая была твоим лучшим другом и в которую ты сдуру влюбился!

Едва зима войдёт в свои права,

Как вдруг, лишаясь сладкозвучной кроны,

Свой изумруд на траур обнажённый

Спешат сменить кусты и дерева.

Да, времени тугие жернова

Вращаются, тверды и непреклонны;

Но всё же ствол, морозом обожжённый,

В свой час опять укутает листва.

И прошлое вернётся. И страница,

Прочитанная, снова повторится...

Таков закон всеобщий бытия

И лишь любовь не воскресает снова!

Вовеки счастья не вернуть былого,

Когда ужалит ревности змея.

Но где исток разлада и измены?

Кто мне докажет, что вина моя?

Ужели в одиночку должен я

Убитую любовь тащить со сцены?

Я спал, и я очнулся ото сна;

Влюбленные, не ошибитесь вы хоть! -

В любви законов нет, одна лишь прихоть.

Я верил в верность; вот моя вина.

В чащобах темной ревности блуждая,

Я заблудился между трёх стволов;

Марионетка в балагане снов,

Я думал, что вселенной обладаю.

О, если б только пошлой суеты

Не видеть, — я бы шествовал с отвагой,

Качая шляпой и махая шпагой, -

Прекрасный, гордый принц ее мечты!

Надежду я питал,

ослеплённый безумец,

не на любовь -

на благодарность!

В твоей же душе

один порок я вижу,

и в сердце твоём -

нет места для любви!

Только после того, как Георгий стал импотентом, он вдруг осознал, что способен на ревность. Мысль, что жена станет ему изменять, терзала его сердце.

«Я убью её, – думал он. – Я не выдержу и убью её. Лучше пусть она изменяет под моим присмотром, а не в тайне от меня. Никакая женщина не сможет любить импотента. Все это сказки!»

Георгий был настолько уверен в правильности своих умозаключений, что не понимал, как собственноручно разрушал свой брак.

А теперь... Он кивал Исидору, а сам ловил в себе странную новизну, поначалу приписывая её похмельной чудноватости бытия, но потом понял, в чём дело. Теперь, когда вышла наружу вся правда, его перестали терзать ревнивые фантазии. Обманутый муж больше не воображал, мучаясь, постельное сообщничество Ласской и шефа. Наоборот, он словно накрыл дорогие останки любви гробовой крышкой, оставив дотлевать в безвестной темноте.

Поселилась и пригрелась

В моем сердце крыса-ревность.

Гложет сердце крыса-ревность.

Я могу убить её,

Но вместе с ней убью и сердце я.