Они лежали так, погружены
В свою печаль и скорбь, как изваянья
Над общею надгробною плитой,
Укрыты равнодушной темнотой,
Разделены мечом непониманья.
Они лежали так, погружены
В свою печаль и скорбь, как изваянья
Над общею надгробною плитой,
Укрыты равнодушной темнотой,
Разделены мечом непониманья.
Нет средства лучше, чтоб убить любовь,
Чем поцелуи поздние, которым
Не обмануть рассудка жалким вздором!
Вернулся день; но не вернётся вновь
То, что утрачено. Как ни печально,
Злодеев нет, и виноватых нет:
Страстями так закручен был сюжет;
Предательство живет в нас изначально.
Самый милый моему сердцу язык — тот, на котором, моя дорогая, ты однажды сказала мне, поднося цветок: «Люблю тебя!»
Но где исток разлада и измены?
Кто мне докажет, что вина моя?
Ужели в одиночку должен я
Убитую любовь тащить со сцены?
Я спал, и я очнулся ото сна;
Влюбленные, не ошибитесь вы хоть! -
В любви законов нет, одна лишь прихоть.
Я верил в верность; вот моя вина.
В чащобах темной ревности блуждая,
Я заблудился между трёх стволов;
Марионетка в балагане снов,
Я думал, что вселенной обладаю.
О, если б только пошлой суеты
Не видеть, — я бы шествовал с отвагой,
Качая шляпой и махая шпагой, -
Прекрасный, гордый принц ее мечты!