Было бы алиби, а трупы найдутся.
Вы воображаете себя цветом цивилизации, а на самом-то деле вы плесень, взросшая на соках её. Вы возомнили о себе и теперь воображаете, будто ваша гибель — это гибель всего человечества.
Было бы алиби, а трупы найдутся.
Вы воображаете себя цветом цивилизации, а на самом-то деле вы плесень, взросшая на соках её. Вы возомнили о себе и теперь воображаете, будто ваша гибель — это гибель всего человечества.
— Спокон веков у нас так: бах-трах-тарарах, перебьют всю живность, а потом начинают устраивать заповедники.
— Что это ты? — сказал Сергей. — Ведь они же мешают.
— Вот нам всё мешает, — сказал Матти. — Кислорода мало мешает, кислорода много — мешает, лесу много — мешает, руби лес... Кто мы такие в конце концов, что нам всё мешает?
«Дзанн, дзззанн, дззан...»
— Они сидели под ливнем смерти и слушали очаровательную музыку, — сказал Юрковский. — Слушайте, нельзя ли выключить этот проклятый трезвон? Я не привык умирать в таких условиях.
«Дзанн, дзззанн, дззан...»
Я знал одного трутня, — серьёзно сказал Горбовский. — Но его очень не любили девушки, и он начисто вымер в результате естественного отбора.
Так мне и надо, тунеядцу. Все работают как люди. Капитан летает... Атос ловит блох на голубых звёздах... Лин, счастливчик, лечит коров... Ну за что мне такое? Почему я, честный работящий человек, должен чувствовать себя тунеядцем?» Он брёл по тропинке и думал, как хорошо было в ту ночь, когда он нащупал-таки решение проблемы Чеботарева и поднял с постели Лиду и заставил всё проверить, и, когда всё оказалось правильным, она даже поцеловала его в щеку... Поль потрогал щеку и вздохнул. Здорово было бы сейчас зарыться в какую-нибудь ха-арошую проблему вроде теоремы Ферма!.. Но в голове лишь звенящая пустота и только какой-то идиотский голос твердит: «Извлечём из чего-нибудь квадратный корень...»