Женщина не может жить без страсти.
Природа такова их — и наука.
Даруют страсть, а значит, страсть — не мука;
Их угнетают, их порой клянут,
Но только в страсти власть они берут.
Муж ищет то забвения, то славы,
А женщина — единственно забавы.
Муж ценит Дни Покоя, Дни Трудов,
А женщина единственно льстецов.
Вот женщин первородное наследство:
Вся цель — во власти, в красоте — все средства.
Весь мир пленяют в юности они,
А в старости клянут былые дни.
В нашей стране холодных чувств, любви расчетливой и корыстной мы не можем понять и, пожалуй, даже не верим в возможность безрассудно отважных поступков, какие в других краях порождает сильная страсть.
У испанских женщин любовь нередко обретает глубину и величие, каких не знают и никогда не испытывают народы, у которых к этому чувству примешивается торгашество. У этих возвышенных натур она часто превращается в истинную страсть, беззаветную, безудержную, глубокую, которая поглощает все другие чувства, заполняет душу. Дочерняя преданность, привязанность к родному дому, моральный и общественный долг отступают перед ней. Любовь торжествует над всем.
Женское сердце всегда хочет любви, а о любви им говорят ежедневно разными кислыми, слюнтявыми словами. Невольно хочется в любви перцу. Хочется уже не слов страсти, а трагически страстных поступков.
В нашей стране холодных чувств, любви расчетливой и корыстной мы не можем понять и, пожалуй, даже не верим в возможность безрассудно отважных поступков, какие в других краях порождает сильная страсть.
У испанских женщин любовь нередко обретает глубину и величие, каких не знают и никогда не испытывают народы, у которых к этому чувству примешивается торгашество. У этих возвышенных натур она часто превращается в истинную страсть, беззаветную, безудержную, глубокую, которая поглощает все другие чувства, заполняет душу. Дочерняя преданность, привязанность к родному дому, моральный и общественный долг отступают перед ней. Любовь торжествует над всем.
Старые, укоренившиеся предрассудки, а не биология поддерживают в людях это милое верование-табу, согласно которому только мужчина может и имеет право быть активным. Такое представление слишком плоско. Что стало бы с нашим миром, если бы человечество во всем полагалось на активность мужчин? Браки держались бы от силы один месяц. Ибо каждый мужчина готов предложить женщине страсть — на две недели, взамен же требует от нее два года страсти, двадцать лет любви и всю жизнь восхищения.
Затем: страданье длится слишком долго
и слишком тяжело для нас, страданье
от лжелюбви, кивающей на давность
привычки называться правом и
расти в ботву из всей неправоты.
Где, у кого есть право на владенье?
Владенье тем, что и себя не держит,
что лишь себя, подхватывая, ловит,
отбрасывая, как ребенок мяч.
И как не может флотоводец Нику
к форштевню прикрепить насильно, если
своя же собственная легкокрылость
её уносит в светлый ветер моря, -
так женщину никто не призовет,
когда она, не видя нас, уходит
по узенькой полоске жизни, как
сквозь чудо, — и уходит без опаски:
ведь страсть — она не долг и не вина.
Вина — предать свой труд, себя, вина -
в любви не умножать ничьей свободы
своей свободой, что с трудом обрёл.
И нам дано, где любим, только это:
друг друга отпустить; мы держим то,
что нам само упало, ни за что.
Поднявшись по лестнице на самый верх, Уико совершила новое предательство — теперь она предала всех нас, остальных, и, главное, меня. Эта новая Уико больше не отрицала окружающий мир, но и не принимала его. Она опустилась до уровня обычной страсти, превратилась просто в женщину, отдавшую всю себя одному-единственному мужчине.
Кто может сказать, единственное ли то устройство мира, в котором мы существуем? Оно предстает данностью, но, может, это нечто текучее, приобретающее ту форму, которую ему создает человек? Стереотипы предписывают поведение и даже мысли, те создают путь, по которому мчится жизнь. В этой данности у женщины есть десять, пятнадцать, ну даже двадцать лет ощущения себя женщиной, а потом все катится вниз, с каждым годом только отбирая что-то, ничего не давая взамен. Но путь мог бы быть и другим, а с ним – и устройство мира. Бесконечность смены красок, страстей, фантазий, набирающих силу с каждым годом, наполняющие жизнь женщины новыми ощущениями. Из них можно мять, лепить, менять и сам мир, выбрасывать из него отжившее, как хлам из кладовки.
Настоящая женщина так просто не плачет, леди не позволяет кому-либо видеть свои слёзы: они прекраснее любого бриллианта.
Cлайд с цитатой