Успех спектакля зависит от качества публики.
Если ты хочешь, чтобы зрители заплакали — ты должен накопить в себе тысячу слёз. А если ты хочешь, чтобы зрители засмеялись — ты должен накопить в себе тысячу улыбок.
Успех спектакля зависит от качества публики.
Если ты хочешь, чтобы зрители заплакали — ты должен накопить в себе тысячу слёз. А если ты хочешь, чтобы зрители засмеялись — ты должен накопить в себе тысячу улыбок.
В странном мире мы живем... Актеры из кожи вон лезут, чтобы быть похожими на джентльменов, а джентльмены делают все возможное, чтобы выглядеть как актеры.
Иллюзия — непростая вещь, и толпа зрителей — непростая вещь. И ту, и другую нужно собирать из непослушных частей в однородное, единое целое. Мир внутри ящика, сделанный из шелка, атласа, фарфоровых отливок, проволоки, петель, раскрашенных задников, движущихся прожекторов и музыкальных нот, должен ожить, обзавестись собственными законами движения, собственными правилами, по которым развивается сюжет. А зрители с круглыми жадными глазами, рассеянные и надменные, поглощенные мыслями о чем-то другом, ерзающие, зажатые — должны слиться воедино, как косяк пучеглазых рыб должен, мелькая плавниками, слиться воедино, бросаться туда или сюда, повинуясь голоду, страху или радости.
Наша цель — отстоять театр как храм культуры. Уловить душевное тяготение зрителя — в этом залог успеха. И все театры сегодня находятся в поисках того, может быть, очень простого сценического действия, которое приведет в зрительные залы людей, жаждущих понять, кто мы сегодня, что нам нужно, чтобы почувствовал свою человеческую высоту, свою необходимое в жизни. Мне думается, что и литература, и театр, и вообще искусство нужны сами по себе для того, чтобы увеличить, прибавить количество доброты на свете. Чтобы люди могли черпать из этого источника правды и справедливости, веры и любви кто сколько может.
Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно... Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал. Замолчавший, забывший сделать новый вдох зал, который любил вместе с тобой, вместе с тобой плакал и смеялся, который, не взирая на пасмурный вечер на улице, обшарпанные доски сцены, увидел то же, что и ты, что-то бесконечно большее, чем просто игру в жизнь. Саму жизнь. Настоящую. Прожитую честно, откровенно, полностью, до дна. Театр как любовь, как секс с самой желанной женщиной, однажды испытав на себе это таинство, этот акт бытия, ты уже не сможешь остаться прежним.
Зрители пытаются уснуть в полупустых кинотеатрах,
Пока Автор пишет пьесу в лицах, на завтра...
В антрактах, распределяя роли, пытаясь влиться
В нашу мирскую гармонию, марая желтые страницы
Предпочитая жизни её антоним — агонию...
Одно крыло серо и мы стонем... стонем... от боли,
Не можем не злиться... Но странно лишь только то,
Что мы все время хотим уснуть, но нам не спится...
Пусть даже вас не интересует само зрелище, но ведь всегда любопытно посмотреть на людей.
«Зрители платят деньги за то, что между словами, пьесу они могут прочитать и дома...» — частенько говаривал наш учитель и режиссер Виктор Яковлевич Станицын.
– Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей?
– Ну, это еще мягко сказано. Я вчера позвонила в кассу и спросила, когда начало представления.
– И что?
– Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»