Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть, —
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь».
Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть, —
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь».
Высота, что кружит непростительно так,
За пустыми словами забыта.
Я спускаюсь все ниже и ниже, итак,
Возвращаясь к едва ли прикрытой.
Разрывая остатки одежды,
Вспоминаю все тайны твои,
Я отчаялся в поисках этой надежды,
И мне больше ее не найти.
Я хотел бы подняться обратно,
И хотел бы забыть всё давно,
Но утратил, забыл безвозвратно,
Что нам было, и нет, не дано.
Я запомнил лишь нежность мгновений,
Что несла та минутная блажь,
Я забыл бы ее в тот же час,
Если б мог, то сейчас.
Да вот только пропал навсегда,
Как печальный наш трепет, что долго,
Не простит и вернется когда-то,
Как покой мой, ушедший давно.
Своими песнями я не исправил этот мир;
Я ухожу, а он останется таким, как был.
Мои стихи не сдвинут горы — это просто след,
Просто надгробие над местом, где лежит поэт.
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Ночь. Чужой вокзал.
И настоящая грусть.
Только теперь я узнал,
Как за тебя боюсь.
Грусть — это когда
Пресной станет вода,
Яблоки горчат,
Табачный дым как чад
И, как к затылку нож,
Холод клинка стальной, —
Мысль, что ты умрёшь
Или будешь больной.
Когда я лгала, они верили каждому моему слову. Когда говорила правду, никто не слушал.
Когда действительно накопилось, мы все больше затыкаем смысла между строк, не произнесенных вовремя, даже молчание не лезет в эту бездну, оттого мы молчим так громко, что не перекричать.