Одни строят ограды чтобы держать людей снаружи, другие, чтобы держать людей внутри.
Но как быть свободным, когда даже сердце в грудной клетке?
Одни строят ограды чтобы держать людей снаружи, другие, чтобы держать людей внутри.
Совсем вольным, свободным от всего на свете человек быть не может. Нормальный человек. А ненормальный… Если он свободен от общежитийных правил, то становится бродягой перекати-поле — ни с кем не уживается, нигде корней надолго не пускает, для всех неудобен, противен. Если он свободен от долга и обязанностей, то ему верить ни в чем нельзя – предаст, обманет, украдет, и совесть его мучить не будет. Если он свободен от преданности роду, обычаям, земле — он враг! Приведет на свою землю иноземцев, принесет чужие нравы и предательством это не сочтет. Ну а если он свободен от совести, любви, сострадания, то и не человек он, а зверь, убить такого — мир от скверны очистить.
Вот это и есть свобода — чувствовать то, чего желает сердце, не заботясь о чужом мнении.
Если бы кто-то захотел лишить людей их свободы выбирать, то сделать это можно, не лишая возможности выбирать, а поставив под сомнение подлинность решения.
Не расширяй мои рамки,
Не разрушай мои рамки.
Вдруг это страшное что-то
Сдвинется с точки отсчёта.
Повесив трубку, погоревал немного, что этот славный период скоро закончится, поскольку женщина, получив хотя бы минимальную власть над мужчиной, тут же развязывает вероломную войну по захвату его свободы и времени. Свободы, по мнению женщин, у мужчин быть не должно, поскольку она ведет к ненужным мыслям и поступкам, а все время нужно посвящать им, женщинам. Поэтому надо радоваться тому славному отрезку в отношениях, когда женщина ещё кредитует мужчину хорошим настроением и хотя бы визуальной демократией. Потом такого уже не будет...
Молчание — свидетельство о недоразвитости, если не учитывать ту осторожность, которой не лишне пользоваться в обществе несвободном.
... ловушки зеркал я сумела избежать, но взгляды — кто может устоять перед этой головокружительной бездной? Я одеваюсь в черное, говорю мало, не пишу, все это создает мой облик, который видят другие. Легко сказать: я — никто, я — это я. И все-таки кто я? Где меня встретить? Следовало бы очутиться по другую сторону всех дверей, но, если постучу именно я, мне не ответят. Внезапно я почувствовала, что лицо мое горит, мне хотелось содрать его, словно маску.