Над городом полночь в соку
Мерцания звёздных скоплений.
И месяц заснул на боку,
Прижав по привычке колени.
И смотришь сквозь тюля поток
На сполохи лунного газа...
В блокноте останется то,
Что видно душе, а не глазу.
В сквозняка зашифрованный шорох
Ты вложила все то, чем была.
Улетаешь, не путаясь в шторах,
Не ударив о раму крыла.
И вновь закат совсем на нет сошёл,
И нечего прибавить и убавить.
И быть поэтом так же хорошо,
Как прикасаться к женщине губами.
Лестницей звуков подняться к словам.
Каждое слово — незыблемый храм.
Точка — всего лишь намеченный пункт,
Чтобы осмыслить проделанный путь.
Уже тугие сумерки близки,
Но свет еще за окнами витает.
И я пишу, что снег на досках тает,
Плохим глагольным рифмам вопреки.
Осень просится наружу из души.
Я пытаюсь наточить карандаши,
Чтобы тонок был рисунок впечатленья,
Как неслышный звон от падающей тени.
Я лишь тогда чего-то стою,
Когда я строки в строфы строю -
Так на кирпич кладут кирпич.
Только для употребленья во благо
Через извилин тугой змеевик
Перегоняю словесную брагу,
Крепкую — прямо сейчас в чистовик.
Стиховаренье идёт, как по нотам,
Если с утра, дав отставку делам,
Целые сутки в обнимку с блокнотом
Ползаю. насочинявшийся в хлам.
Слепой Гомер и нынешний поэт,
Безвестный, обездоленный изгнаньем,
Хранят один — неугасимый! — свет,
Владеют тем же драгоценным знаньем.
И черни, требующей новизны,
Он говорит: «Нет новизны. Есть мера,
А вы мне отвратительно смешны,
Как варвар, критикующий Гомера!»
Cлайд с цитатой