— Как думаешь, может мужчина любить двух женщин одновременно?
— Я не думаю, что мужчина вообще способен любить.
— Как думаешь, может мужчина любить двух женщин одновременно?
— Я не думаю, что мужчина вообще способен любить.
— Ты никогда не любил, когда тебя судят.
— Да, особенно, когда судишь ты!
— Я слова тебе не говорил.
— У тебя на лице всё было написано.
— Ну, ты сам тогда виноват, не я.
— Знаешь как трудно проникнуться к человеку, который только и знает, что отталкивать?
— Я никогда не указывал, как тебе жить, Марти.
— Ага, просто молча сидел и ху*ню про меня думал!
Что я сейчас думаю о дочке? Знаете что... судьба сжалилась над ней. Я иногда даже благодарен. Врачи сказали, что она ничего не почувствовала, сразу впала в кому. А потом из того мрака погрузилась в другой, еще более глубокий. Хорошая смерть, правда? Безболезненная... в счастливом детстве. Проблема более поздней смерти в том, что ты взрослый. Вред нанесен, уже слишком поздно. Сколько же нужно самолюбия, чтобы выдернуть душу из небытия сюда. Сделать мясом. Бросить жизнь в эту молотилку. Так что моя дочка, она... избавила меня от греха отцовства.
– Жизни едва хватает, чтобы толком освоить хотя бы одно дело.
– Если вообще хватает.
– Да. Поэтому с профессией надо осторожно.
— А ты не думал, что ты плохой человек?
— Нет, не думал, Марти. Миру нужны плохие люди. Мы отпугиваем тех, кто еще хуже.
Я полагаю, что человеческое сознание — огромная ошибка эволюции. Мы стали копаться в себе, и часть природы оказалась от неё изолирована. Мы — создания, которых, по законам природы, быть не должно... Мы — существа, поглощенные иллюзией индивидуальности, этим придатком сенсорного опыта и чувств. Мы запрограммированы, что каждый человек — это личность. Но на самом деле мы никто... Лучшее, что мы можем сделать, как биологический вид, — противостоять программированию. Отказаться от размножения. Взяться за руки и вымереть. Однажды, в полночь, дружно, по-братски отказаться жить.
— У тебя галики так и не кончились?
— Они никогда не кончаются. То, что случилось с моей головой, на поправку не идёт.
Знаешь, достигнув определенного момента, ты уже знаешь, кто ты такой. Сейчас я живу в маленькой комнатке, в стране, за барной стойкой. Работаю четыре ночи в неделю, в перерывах выпиваю, и здесь никто не может меня остановить. Я знаю, кто я такой. После всех этих лет это... это победа.
— Три месяца я ни слова от тебя не слышал...
— Ты сам спросил.
— Да. А теперь молю тебя, заткнись ***!
— Какой средний коэффициент интеллекта у этой группы?
— Настолько нос задрал, что Техас видишь? Что ты знаешь об этих людях?
— Просто наблюдение и дедукция. Вижу склонность к ожирению, бедность, любовь к сказкам. Поглощение страха и отвращение к себе через чужой авторитет. Его нарратив поглощает их страхи. Поэтому он эффективен ровно настолько, насколько уверенно может говорить.
И тот, кто идёт без любви хоть минуту, на похороны свои он идёт, завёрнутый в собственный саван.