Сколько мимо промчалось нелепых лет,
чтоб приблизить эту весну.
Мотыльки, не глядя, летят на свет,
я вот так же лечу на звук.
Крылья – в пепел, и птицей Феникс опять
возрождаться из серых дней.
Собирать себя по частям, взлетать,
подниматься снова с колен,
и молиться иначе, и шёпот звёзд
различать в суете потерь…
Неужели и ты, наконец, дорос
до всего, что понять хотел?
Неужели на новом круге полёт
не прервётся, огнём горя?
Что ж, увидим, кто из нас мотылёк,
если звуком вдруг стану я.
Душа вечна. Здесь, на земле, за все прожитые жизни она очищается и, достигнув идеала, уходит в вечный покой. Как мы её очищаем? Бескорыстной любовью, добрыми поступками. Именно любовь избавляет нас от эгоизма, злости, отчаянья. Бессмертие каждого из нас в том, что мы оставляем после себя. Кто-то оставляет музыку, вдохновляющую людей, кто-то отважного сына, спасшего детей на войне, кто-то добрую книгу, побуждающую не отчаиваться, кто-то душевную дочь, помогающую бездомным животным. Помните у Руми? «Не ищите после смерти могилу в земле, ищите её в сердцах просвещённых людей».
Какой-то жизнью нереальной
живёт мой город. Свет дневной
на окна падает печально
и красит брови их сурьмой.
И солнца бледного лучи
белилами легли на стены...
А город прежний, неизменный,
без фальши город — скрыт в ночи.
Забыть дома мысли и выйти в прозрачное лето, и долго идти, исчезая все больше во мгле.
Не зови прочной ту цепь, в которой есть одно ржавое звено. Не зови свободной ту землю, в которой есть один скованный раб.
Дело в том, что есть ты. И эта простая данность, уютно и тепло спрятавшаяся где-то то ли в левой стороне груди, то ли на изнанке век закрытых глаз, то ли где-то ещё, где отступает тело и царствует душа, эта смешная данность будит во мне самом нелепое межсезонье, заставляя отчетливо видеть вокруг на первый взгляд неприметное, скрытое от глаз скорее привычкой к зиме, чем природным климатом. Январь. А я собираю летящие на рваном ветру алые листья, беременные новой жизнью почки деревьев, я собираю их, как собирают цветы, чтобы подарить любимому человеку, ставшему для художника той неотъемлемой жаждой творчества, которая открывает новый потенциал стареющего искусства.
The modest Rose puts forth a thorn:
The humble Sheep, a threatning horn:
While the Lilly white, shall in Love delight,
Nor a thorn nor a threat stain her beauty bright.
Знаешь, что я в тебе люблю? Твои руки, постоянно холодные... Греть их — одно удовольствие.
Cлайд с цитатой