красивые цитаты

Я буду всегда с тобой,

Воздухом и водой,

Даже где нет тебя,

Буду всегда с тобой,

Не опуская глаз,

Не пророняя слов,

Словно во мне твоё сердце.

Рассвет не наступал. Солнце задержалось над Старым миром: осталось погреть колонны Севильи; зацепилось лучами за каменные узоры на церквях Саламанки; застыло пересчитать овец на полях Азоров.

Кабра поглядывал в раскрытую дверь, руки работали сами. Нитка, которая раньше соединяла их с сердцем, повисла где-то в пустоте над желудком.

Десять заповедей — это не десять заповедей того, как стать святым. Десять заповедей — это просто техническая характеристика нормальности.

Я всё больше скучаю по себе. По той чистой, по-детски наивной, какой была четыре года назад. Я хочу начать всё с начала. Найти место для себя.

To me you are a work of art,

And I would give you my heart,

That's if I had one.

Проходят часы за часами…

Тускнеет и гаснет твой взор,

Шипит и растет между нами

Обидный, безумный раздор…

Вот утра лучи шевельнулись…

Я в том же тупом забытьи…

Совсем от меня отвернулись

Потухшие очи твои.

Чтобы не мог тебя заставить свет

Рассказывать, что ты во мне любила, -

Забудь меня, когда на склоне лет

Иль до того возьмет меня могила.

Покажите мне Москву, я прошу.

Может, воздухом её задышу.

Покажите мне Москву без гостей,

Купола и полумрак площадей.

Потому что верю сотням людей,

Рассказавших о Москве без затей.

Потому что среди слухов пустых

Есть Арбат и есть Донской монастырь.

А коли дождик воды вешние прольёт,

Я буду рад, я буду рад.

Здесь Окуджава нам тихонечко поёт:

«Охотный ряд, Охотный ряд».

Любовь так долго я таил,

Что белый свет мне стал немил;

Мушиный звон меня терзал

И солнце жгло мильоном жал.

Я ей в глаза взглянуть не мог;

Но каждый под ногой цветок,

Прекрасный, словно божий рай,

Казалось, мне шептал: «Прощай».

Мы снова встретились в лесу,

Где колокольчик пил росу;

В жемчужно-серый ранний час

Я был обласкан синью глаз.

Ее скрывала дебрей мгла,

Ей пела песенку пчела,

И луч, скользя в листве густой,

Дарил цепочкой золотой.

Любовь так долго я таил,

Что ветерок меня валил;

Я всюду слышал дальний зов,

В жужжанье мух — рычанье львов;

И даже тишина могла

Меня пугать из-за угла;

И жгла, как тайна бытия,

Любовь сокрытая моя.

Здесь я рискую нарушить заговор стыдливой тишины вокруг одной божеской оплошности – первой Адамовой жены, чьи невидимые, как радиация, права никем не учтены. Тайна не в том, насколько Лилит была хороша собой, а в той дымчатой субстанции, которую, подержав, словно облачко, между нёбом и языком, Он осторожно вдунул в её тело. Поздние романтические поэты будут именовать эту астрохимию «воплощённой женственностью». Когда запотевший образ остыл на утреннем ветру и мировая оптика вернулась в жёсткий фокус, стало ясно, что Лилит вообще не способна принадлежать. Ни Адаму, ни кому-либо другому.