Игорь Сахновский

Слово «духовность» я не произносил никогда. И «самовыражение» — тоже. Мне легче пойти в ванную и повеситься, чем произносить такие слова. Я даже могу дать совет: если человек толкует тебе о самовыражении, духовности и о народных чаяньях — бойся, как бы он тебя не обокрал. По крайней мере, добра от него не жди.

В сущности, ум — это вкус. Вы заметили, что самые большие гнусности и преступления, кроме всего прочего, неописуемо безвкусны?

Свобода – это такая огромная вещь, что она практически нигде, нигде не умещается. Только в груди.

Свобода – это такая огромная вещь, что она практически нигде, нигде не умещается. Только в груди.

... человек не может жить без тайны. Она для него как второй воздух. Когда уже «всё ясно», жизнь заканчивается. Спасает разве что влюблённость. Но любая влюблённость держится на тайне, питается и дышит ею.

Собственно, любящий человек в глазах нелюбящих всегда выглядит избыточно и диковато.

Понятно, что победить мировую пошлость, в принципе, невозможно, но вытравить свою собственную — это даже не доблесть, а нормальная человеческая гигиена. Не питаться подножным кормом, не глотать с готовностью то, что сыплется из популярных отстойников, соблюдать дистанцию между собой и собою же. Наконец, просто уметь выслушивать тишину и самого себя.

Считается, что первую свою дочь, не пригодившуюся Адаму, недовольный создатель просто развеял по миру, как золотую крупу. Согласно другой, более правдоподобной версии Лилит самовольно сбежала от Бога и ненужного мужа. Лилит недостойна ничего. Всего достойна любопытная, мудрая, сладкая, пустоголовая Ева. Её дочери — почти весь женский род. С дочерьми Лилит знаются лишь некоторые отпетые безумцы. Но как бы ни был счастлив-несчастлив Адам, накормленный, обласканный, убаюканный Евой, в непроходимой чащобе своих бредовых ночей он всё же глухо тоскует по той — проклятой, чьё имя он даже не смеет назвать.

Ведь жалеть кого-то — значит, кроме всего прочего, иметь некое превосходство, чувствовать себя счастливее, сильней или богаче.