Воскресный вечер с Владимиром Соловьёвым

Я не очень сведущ, как там по-научному идеология описывается. Я вам могу сказать, как я ее представляю себе. Для меня идеология — это мировоззрение. Взгляд на жизнь, если хотите. У меня есть идеология. Я в зависимости от нее совершаю те или иные поступки. Из-за нее я делаю так или так. в чем разница между западным взглядом и российским. Это отношение к Богу. На Западе — Бог во мне. Я — Бог, в принципе, по существу. А в России Бог — вне меня. Это принципиальная разница. Причем этот Бог вне меня, — это имеет отношение… Не только это ислам, это вообще восточный взгляд, иудаизм.

А это принципиальная разница. Потому что если Бог во мне, я мораль устанавливаю. Сегодня я, Геббельс, установил свою мораль. А завтра другой установит мораль. А если Бог вовне, это значит мораль, нравственность существует помимо меня. И значит я должен постичь ее, я должен к ней стремиться. И это принципиальная разница.

По поводу ценностей. Эта дискуссия в политологических терминах навязана извне. Разговор о ценностях — изобретение второй половины XX века. Это изобретение западной политической философии, которая обеспечивала идеологический аппарат для обоснования экспансии в другие страны. Ценности, которые декларирует запад, к ощущениям людей никакого отношения не имеют. Ценности — это их способ понимания добра и зла. При этом вещи, называемые одинаково, в разных культурах и цивилизациях могут иметь разные значения и по-разному восприниматься людьми. В России базовый культурный фундамент для понимания того, что такое хорошо и что такое плохо, заложен православной культурой. Независимо от того, верите вы в это или не верите.

— У нас какие ценности? Понятие добра и зла. Что нас отличает? Что для нас является абсолютным, важным непреложным добром, который определяет наш характер?

— Для нас коллективное восприятие действительности, не индивидуалистическое восприятие жизни, не замкнутость конкретно в своем интересе является более превалирующей ценностью, чем для западного мира. На западе понимание честности, добра, успеха — другое. Хотя слова вроде бы те же.

Для нас, например, если дал слово — его сдержать, даже если условия изменились и стало это делать невыгодно. На западе это не принято.

Просто мне полковник Мамаев, который возглавлял военную кафедру в институте стали и сплавов, говорил: «Повезло вам, вы — танкисты! Весь мир посмо́трите!».

Для нашего народа государство является не просто ценностью, а ценностью, стоящей на приоритетных позициях. Потому что как форма существования мы можем существовать только в рамках сильного государства. Иначе мы исчезаем и проходим через совершенно ужасные процессы, которые мы видели и которые мы пережили на собственном опыте. Поэтому мы рассуждаем не абстрактно, что вот нас сейчас не будет трогать государство, а мы знаем конкретно, к чему это приводит. И это не только отсутствие воды, товаров — это все пустяки. Это разгул бандитизма. Это абсолютное бесправие. Это территориальные конфликты, которые вспыхивали по национальным окраинам. Мы видели как умирало государство, умирала стабильность, и это было не как думает средний американец: «Как хорошо, что государство меня не трогает».