убийцы

Один раз он высказался в защиту смертной казни. Указал, что на любом общенациональном референдуме за смертную казнь высказалось бы абсолютное большинство населения. А против выступил бы только элитарный слой общества, вроде читателей книжного обозрения, которому и удалось кое-где отменить смертную казнь. Он заявлял, что это деяние — заговор власть имущих. Он заявлял, что это государственная политика — выдать преступникам и беднякам лицензию на грабеж, нападение, изнасилование и убийство среднего класса. Что именно так государство позволяет своим гражданам, стоящим на нижних ступеньках социально-экономической лестницы, стравливать пар и не превращаться в революционеров. В высших государственных эшелонах подсчитали, что для общества это меньшая цена. Элита живет в безопасных районах, посылает детей в частные школы, нанимает частных охранников, а потому может не опасаться мести обманутого пролетариата. Он высмеивал либералов, утверждающих, что человеческая жизнь священна и государственная политика смертной казни является нарушением права человека на жизнь. Мы — те же животные, писал он, и относиться к нам надо, как к слонам, которых в Индии казнили, если те убивали людей. Он полагал, что слон в гораздо большей степени достоин снисхождения, чем наркоманы-убийцы, которым на пять-шесть лет обеспечивали комфортные тюремные условия, прежде чем выпускали на улицы, чтобы они вновь убивали средний класс. И делал вывод, что такие жесткие меры, искоренив преступность и защитив собственность, привели к созданию политически активного рабочего класса и установлению социализма. Одним своим предложением Озано особенно разъярил читателей: «Мы не знаем, является ли смертная казнь эффективным средством устрашения, но мы можем утверждать, что казненный человек больше убивать не будет».

Реакция распространенная — и вполне естественная. «Никто из моих знакомых не способен ни на что дурное!» Но убийцы бывают разные, любого происхождения, любой расы, из любого социального слоя. И чаще всего у них есть друзья, которые приходят в ужас от такого предположения…

Вся беда была в том, что Понд очень любил капитана Гэхегена, но, если бы его спросили, способен ли его друг на убийство, он скорее всего ответил бы, что способен, — гораздо более способен на убийство, чем на грубое обращение с кучером. ... Да, он очень легко мог простить Гэхегена; во много раз труднее его оправдать.

— Что же ты сделал в свои годы, что тебя так все ненавидят? Даже за миллион жизней такого не успеть.

— Потому что я живу, убивая других. Пофиг, если один или двое детишек начнут меня ненавидеть. Я даже не отрицаю, что я – убийца.

— Да. Да ты владыка всех убийц. Ты заставил их всех тебя ненавидеть, но при этом ты не можешь вынести детский плач?

— Ребенок не поймет. Даже если придется замарать свои руки, есть в этом мире вещи, которые нужно защищать такой ценой. Некоторые вещи можно увидеть только плохими глазами.

— Мы все ходили в школу, и никто из нас не стал убийцей.

— Если мы с ними боремся, то мы — убийцы убийц.

— Просто из любопытства: какую часть тела мы ищем?

— Я как-то не думал об этом...

— И что если убийца всё ещё здесь?

— Об этом я тоже не думал...

Убийца, тем более удачливый, старается снова и снова повторить преступление, которое так ловко сошло ему с рук.

— Люблю наёмных убийц. Что с ними ни делай, совесть не мучает.