нация

США — самая прожорливая страна на свете, с какой стороны не посмотри. Мы поглощаем невероятное количество природных ресурсов. Если бы нации можно было сравнивать, мы были бы Картманами: жирными, самодовольными, противными и грязными.

Шотландцы славятся своим суровым нравом и любовью к покорению. Но они всё же изобрели шотландский виски, а это несомненный плюс.

Но горе той нации, у которой литература прерывается вмешательством силы: это – не просто нарушение «свободы печати», это – замкнутие национального сердца, иссечение национальной памяти. Нация не помнит сама себя, нация лишается духовного единства – и при общем как будто языке соотечественники вдруг перестают понимать друг друга. Отживают и умирают немые поколения, не рассказавшие о себе ни сами себе, ни потомкам. Если такие мастера, как Ахматова или Замятин, на всю жизнь замурованы заживо, осуждены до гроба творить молча, не слыша отзвука своему написанному, – это не только их личная беда, но горе всей нации, но опасность для всей нации. А в иных случаях – и для всего человечества: когда от такого молчания перестаёт пониматься и вся целиком история.

Я всегда гордился своим народом.

Южанин не врет, он ошибается. Он не всегда говорит правду, но думает, что говорит ее.

Великие нации всегда действовали как бандиты, а малые страны — как проститутки.

— Как ты стал фашистом?

— Да ты ох…ел? Какой я тебе фашист? Я — патриот!

... истинный успех страны измеряется не валовым национальным продуктом, а «валовым национальным счастьем».

Под «нацией», «национальным» никогда не понимаются люди, конкретные существа, а отвлечённый принцип, выгодный для некоторых социальных групп. В этом коренное различие нации от народа, который всегда связан с людьми. Национальная идеология обыкновенно оказывается идеологией классовой. Апеллируя к национальному целому, хотят задавить части, состоящие из людей, существ, способных страдать и радоваться. «Национальность» превращается в идола, требует человеческих жертвоприношений, как и все идолы.