деревья

Если у тебя нет листьев, ствола или корней, то как ты можешь продолжать называть себя деревом?

— Как много жизни у нас в руках... Каждое из этих зерен могло стать деревом, каждое дерево могло принести потом сотни других плодов, а из плодов могли вырасти сотни деревьев. И так бесконечно. Только представьте, — если б каждое зернышко нашего граната проросло, на земле не осталось бы ничего, кроме гранатовых деревьев.

Дерево, как бы мощны и крепки ни были его корни, можно выкорчевать за какой-нибудь час, но нужны годы, чтобы оно стало плодоносить.

Озарены луной ночевья

Бесшумной мыши полевой;

Прозрачными стоят деревья,

Овеянные темнотой, -

Когда рябина, развивая

Листы, которые умрут,

Завидует, перебирая

Их выхоленный изумруд, -

Печальной участи скитальцев

И нежной участи детей;

И тысячи зеленых пальцев

Колеблет множество ветвей.

Деревья такие же живые, как и мы, только жизнь их течет медленнее? Быть может, для них лето — все равно, что для нас один день: проснутся, как мы, и опять заснут. Мысли у них, наверное, длятся долго-долго, а беседуют они так неторопливо, что нам их речи просто не уловить.

Ствол лесорубы валят за стволом.

Так осенью заметней гнезда птичьи -

Нам негде спрятаться: своим трудом

Мы дали лесу новое обличье…

Конец работе — день наш завершен,

И мы считаем кольца, те, что за год

Наращивает ствол — пьяны смолой;

А серебро сосновой терпкой кроны

Разметанное — хрупко под ногой...

Находясь среди деревьев, я замечаю, что мое дыхание становится ровнее, я начинаю чувствовать биение собственного сердца, сознавать, в какой гармонии движется окружающий меня мир, слышать голоса океанов, хотя никогда их не видела и, наверное, никогда не увижу.

Растрепанные грозами — тяжелые дубы,

И ветра беспокойного — осенние мольбы,

Над Неманом клокочущим — обрыва желтизна

И дымная и плоская — октябрьская луна.

Природа обветшалая пустынна и мертва...

Ступаю неуверенно, кружится голова...

Деревья распростертые и тучи при луне -

Лишь тени, отраженные на дряхлом полотне.

Мерседес осматривала деревья, но ни одно не походило на то, которое дона Жозинья показала ей в книге. Рабыня углублялась в лес, трава распрямлялась за её шагами, исчезала тропинка. Когда ночь потушила последний свет, служанка улеглась на мешок из-под фасоли, накрылась листвой, уснула. Такой, вздрагивающей и сопящей, под пожухлой веткой лесного ореха её и нашло счастье.