Жорж Кавалье

— Будь у тебя тогда машина вроде этой — я б тебя не сшиб.

— Господи, да признай ты наконец, не ты меня, а я тебя.

— Не поумнели мы за эти годы. Значит, не в конец постарели.

— Симон, как ты думаешь, что я за человек? Какой я по характеру, как тебе кажется?

— Ты любишь приключения.

— Это в каком же смысле?

— Как Д’Артаньян или Зорро.

— Если считать, что любитель приключений это тот, кто вляпывается во всякие истории, тогда ты прав. Потому что я вечно, надо, не надо, влезаю в чужие дела и расплачиваюсь.

— За него не беспокойся, ему в сто раз лучше в лесу, со своими.

— Но ему их там не найти, он заблудится.

— Возможно, заблудится, не найдет своих, хлебнет поначалу горя. Потому что свобода, особенно в молодые годы, — непростая штука. Правда в клетке тоже не сладко, а может в лесу-то он и уцелеет. А вот если б взяли нас, взяли б и его, и тогда...

— Почему? Он ведь не еврей, наш Бетховен.

— О, произведение искусства.

— Услышь Гитлер такое, он бы его сжег. Он ненавидит все прекрасное — Брак, Пикассо, Шагал, Ренуар. Все, что для меня дорого — для него ничто. Это мясник возомнивший себя римским императором.

— Удивительно приятная личность, вы не находите, генерал?

— Жорж, ты поосторожнее с ними, они очень опасны. Даже для тебя и для меня.

— Для тебя? Да ты неприкосновенен. Взгляни на себя: голубые глаза, безукоризненный арийский профиль — настоящая реклама новой Германии. Вдобавок ветеран войны. Да ты просто живая легенда.

— Сегодня нет неприкосновенных.