Макс

— Ладно, перехожу на ты, – согласился я, – нет ничего проще! А как насчет моих вопросов? На них существуют хоть какие-то ответы?

— Ответы всегда существуют, – философски заявил он, – но они не всегда нам нравятся…

Вообще-то, каждый человек чудо как хорош, если правильно рассчитать дозировку. Самые невыносимые типы могут показаться почти ангелами, если видеть их один раз в три года и не больше тридцати секунд кряду.

«Чтобы было» и «потому что люблю» — это как раз очень понятные мне аргументы. Понятнее просто некуда. О чем бы ни шла речь.

Казалось, что хуже уже не может быть, но обязательно случалось то, что отравляло жизнь еще больше. Макс нуждался в дельном совете, наставлении, напутствии, в каких-то особенных словах, которые помогли бы выбраться из капкана немилосердной судьбы.

Есть люди, для которых все самое важное и значительное происходит в детстве; такие близких друзей, повзрослев, уже не заводят, только приятелей, коих, впрочем, может быть великое множество. Для меня-то прошлое почти не имеет ценности, может быть именно поэтому я так легко схожусь с людьми? Распознаю «своих» — по сиянию глаз, по невзначай сказанному слову, даже жесту — и плевать я хотел, как давно мы знакомы. Получаса иногда за глаза достаточно. Но было бы странно думать, что все человечество похоже на меня. Напротив, я в этом смысле редкая птица, таких придурков еще поискать...

– Вы говорите, это возможно? Каким образом, молодой человек?

– Тысячи жизней может прожить… художник… – пробормотал Макс и добавил: – Вам пора спать, герр Эрих. Позвольте проводить вас в номер.

Но тот уставился на него трезвым и лукавым взглядом, будто бутылка виски была еще полна.

– Боитесь смерти? – неожиданно спросил он.

– То есть? – не понял Макс.

– Художник, как вы говорите, или – любой представитель искусства проживает тысячи жизней из-за того, что хочет победить смерть. И вообще, творчество – это борьба со страхом смерти. Так писал Бердяев.

– Вы читали Бердяева? – чуть не вскрикнул Макс, чувствуя, что сегодняшний долгий день еще не закончился.

– Договоримся, парень, разговаривать без восклицаний, – сказал Эрих, – не люблю экзальтированности. А что касается творчества, то это – наказание. Им занимаются самоубийцы. Самоубийца пишет в своей жизни одно письмо – предсмертное, а художник каждую работу пишет, как прощание. Выдержать такое может далеко не каждый. Только патологически больной человек.

– Но и счастливый в то же время… – как можно спокойнее добавил Макс.

– О, откуда вам это известно?

Макс пожал плечами. Он не хотел говорить, ему больше нравилось слушать. И он слушал:

– Да, счастливый. Ведь он обладает магической силой давать жизнь вымышленной реальности. Сверхзадача каждого настоящего художника – вызвать у читателя или зрителя чувство неловкости от узнавания себя в книге, на холсте или на экране. Бывало ли у вас такое состояние, что смотреть на экран или читать книгу становится невыносимо, неловко, будто автор выставил напоказ твою сущность без твоего на это согласия? Более того – не зная тебя лично. Вот это и есть чудо! Попадание в «болевую точку». Искусство находить ее сложнее искусства иглотерапии: там все точки отмечены, здесь – колешь вслепую. Но когда попадаешь, это наивысшее счастье. И… метод лечения тоже…

— Моему маленькому другу нужно воспользоваться удобствами.

— К чёрту удобства, мне сортир нужен!

Я хотел было в кои-то веки поступить честно: отрицательно помотать головой, завизжать и выскочить на улицу, пробив головой оконное стекло. Но вместо этого молча кивнул. Всё как всегда.

— Ладно, перехожу на ты, – согласился я, – нет ничего проще! А как насчет моих вопросов? На них существуют хоть какие-то ответы?

— Ответы всегда существуют, – философски заявил он, – но они не всегда нам нравятся…