Клеант

Боюсь, что ваш Тартюф сшит на иной манер

И праведность его — пустое лицемерье.

Не слишком ли легко вошёл он к вам в доверье?

Вас обманул его благочестивый вид?

Не всё то золото, поверьте, что блестит.

Так ничего гнусней и мерзостнее нет,

Чем рвенья ложного поддельно яркий цвет,

Чем эти ловкачи, продажные святоши,

Которые, наряд напялив скомороший,

Играют, не страшась на свете ничего,

Тем, что для смертного священнее всего;

Чем люди, полные своекорыстным жаром,

Которые, кормясь молитвой, как товаром,

И славу и почет купить себе хотят

Ценой умильных глаз и вздохов напрокат;

— Но если ощущения не являются отпечатками внешних предметов и явлений, то что же они такое? Каково тогда их происхождение?

— Я сам.

— Простите?

— Да-да, вы не верите собственным ушам, но они вас не обманывают. Я сам являюсь источником моих ощущений.

— Вы?… Творец вселенной?

— Именно я. Я сотворил этот мир, со всеми его красками, предметами и запахами.

К чему вам хлопотать о небе всякий раз? Виновного оно накажет и без нас.

Оргон:

Я счастлив! Мне внушил глагол его могучий,

Что мир является большой навозной кучей.

Сколь утешительна мне эта мысль, мой брат!

Ведь если наша жизнь — лишь гноище и смрад,

То можно ль дорожить хоть чем-нибудь на свете?

Теперь пускай умрут и мать моя, и дети,

Пускай похороню и брата и жену -

Уж я, поверьте мне, и глазом не моргну.

Клеант:

Да... это чувство и впрямь на редкость человечно.

От злоязычия себя не уберечь.

Так лучше сплетнями и вовсе пренебречь.

Нам подобает жить и мыслить благородно,

А болтуны пускай болтают что угодно.

Ваш грех, что чересчур вы были легковерны,

Но подозрительность есть грех настолько скверный,

Что, если к крайностям стремится так ваш дух,

Впадайте сызнова уж в первую из двух.

Вот так всегда: чуть что — немедля шум и гром.

Вы быть умеренным не можете ни в чем

И, здравомыслию чужды, напропалую

Из крайности одной бросаетесь в другую.