— Ты теперь никогда не бываешь со мной хорошим...
— Как же я могу быть хорошим, когда я в капкане?
— Ни в каком ты не в капкане — так ведь про кого угодно можно сказать. Мы с тобой оба могли бы быть свободны, если бы...
— Кто тебе вообще говорит про свободу?
— Ты, ты же сказал, что сидишь в капкане.
— Плевал я на свободу, по моему глубокому убеждению, никакой свободы нет — просто мне не нравится чувствовать себя связанным по рукам и ногам.
— А вы верите в летающие тарелки?
— Нет.
— А я, по-моему верю. Подумайте только: столько миллионов планет, таких же, как наша, — кто-то ведь должен же быть там, на них, но они так далеко, что надо быть необыкновенно умным, чтобы добраться до нас. Мне, например, приятно было бы думать, что на нас смотрят какие-то существа высшего порядка, а вам?
— Надеюсь, что тот, кто на нас оттуда смотрит, обладает чувством юмора.
Я захлебывался от злости и ненависти. Я ненавидел не общество — абстракцию, выдуманную ничтожными социологами, — я ненавидел всю вселенную. Мне хотелось причинить ей боль в отместку за боль, причиненную мне.
— А вы верите в Бога?
— Нет.
— Я тоже, по-моему, не верю. Мой отец был священником в Уэльсе — собственно, он до сих пор там. Мы жили над долиной. Он проповедовал овцам. Он был немножко странный. Правда, им это нравилось. Они даже подпускали его к себе, и он их гладил.
— Кто?
— Овцы. У них такие красивые глаза. Мы устраивали молебствия дома, вставали на колени перед диваном, и отец зарывался головой в подушки и стонал.
— Надо будет мне как-нибудь попробовать
Я открыл для себя слова, и слова стали моим спасением. Я не был «дитя любви» — разве что в самом убогом смысле этого многозначного слова. Я был «дитя слова».
Просто любовь может кончиться. Это — одна из кошмарных особенностей человеческой жизни.
Ведь живой связи с прошлым действительно нет, прошлое кануло безвозвратно — это совершенно ясно, если вдуматься: оно больше не существует. Остались лишь эмоции, которыми можно манипулировать.
Cлайд с цитатой