Глостер

В избытке наших сил

Мы заблуждаемся, пока лишенья

Не вразумят нас.

В одной детской книжке под картинкой был стишок:

Двери распахнул отец:

— Получайте огурец!

Не знаю почему, но ситуация представлялась мне необычайно комичной.

Сидят себе люди в комнате, вдруг — бах! Распахивается дверь, и на пороге пошатывается отец с огурцом в руке: «Нате, — говорит, — огурец!»

Когда эти строчки приходили мне на ум, я начинал биться в приступах хохота. Литературная мощь двустишия иногда среди ночи поднимала меня и заставляла безмолвно дрожать животом. Во время обеда я прыскал на всех супом, если эта уморительная ситуация всплывала в голове, а я сидел с полным ртом. К сожалению, мне даже не хватало сил прочесть стих хоть кому-нибудь. Я пускал пузыри и давился смехом. Если меня уж очень обижали, я уходил в тихое место и там читал для себя про отца и огурец, и тихо смеялся.

— Ты сам отверг закон людской и Божий!

Зверь, самый лютый, жалости не чужд.

— Я, леди, чужд. Так, значит, я не зверь.

— О, чудо — дьявол истину изрек!

— Ты сам отверг закон людской и Божий!

Зверь, самый лютый, жалости не чужд.

— Я, леди, чужд. Так, значит, я не зверь.

— О, чудо — дьявол истину изрек!

— Со мной вы не проститесь?

— Вам все мало?

Учась у вас уменью льстить, скажу:

Вообразите, что уже простилась.

Иль честный, безобидный человек

Не может жить спокойно, чтоб над ним

Не измывались лживые проныры?

Вы юны, принц, и вашей чистоте

В коварство мира не проникнуть взглядом.

По внешности о людях судит юность,

Но внешность согласуется с душой —

Свидетель Бог — лишь очень, очень редко.

Забыли вы законы милосердья:

Нам надлежит платить добром за зло

И за проклятия — благословеньем.

Умён не по годам. Такие дети,

Слыхал я, долго не живут на свете.