Чарли

— Слушай! Если бы ты не залезла на крышу, мы бы не влипли в это дерьмо. Одного из наших подстрелили, может быть, насмерть. Тебя точно надо убить.

— Ты прав. Давай, у меня мало времени.

— Чёрт. Слушай, если так хочешь, я тебя убью, только не грузи меня сейчас. Я убью тебя потом, обещаю. Один выстрел в башку, и всё. Даже по тротуару не размажешься.

Найдутся люди, которые скажут, что таких вещей не бывает. Это те люди, которые забывают, каково это, когда тебе шестнадцать, как только тебе исполняется семнадцать. Я знаю, что когда-нибудь это всё станет просто историями, наши фотографии станут старыми фотографиями, а все мы станем чьими-нибудь мамами и папами. Но сейчас это ещё не истории, это происходит. Я здесь. И я... смотрю на неё, потому что она прекрасна. Я чувствую это. В какой-то момент ты понимаешь, что ты — это не грустная история, ты жив. И ты стоишь и смотришь на огни и на всё вокруг, что заставляет тебя удивляться, и ты слушаешь эту песню и едешь по дороге с людьми, которых любишь больше всего на свете. И в этот момент, клянусь, мы часть вечности.

В машине врубил песни, которые мы слушали все вместе, когда были бесконечны. Я представил, что и сейчас мои друзья со мной. И даже заговорил с ними вслух.

И в тот момент, клянусь, мы были бесконечны.

Однажды я спросила маму: «Почему Бог не отвечает». А она ответила: «Наверное, его достала вся эта хрень, которую мы тут творим...»

— Вы его давно любите?

— Да.

— И еще молчите. Он знает?

— Не знаю. Я думаю, нет.

— Мужчины ничего не знают, только воюют.

У вас все будет хорошо. Только помните: знайте о неприятностях раньше, чем они узнают о вас.

Я лишь надеюсь, что не забуду сказать своим детям, что они такие же счастливые, каким я выгляжу на своих старых снимках. И надеюсь, что они поверят мне.