Триумфальная арка

Париж — единственный в мире город, где можно отлично проводить время, ничем, по существу, не занимаясь.

Комната, чемоданы, какие-то вещи, стопка потрепанных книг — немного нужно мужчине, чтобы жить.

Сквозь тишину с улицы доносится тихий стук, словно в комнату пыталось пробраться нечто серое, безутешное, бесформенное, нечто более печальное, чем сама печаль... Какое-то далёкое, безликое воспоминание, бесконечная волна, которая, прихлынув, хочет отнять и похоронить то, что куда-то выплеснула на маленький остров и забыла на нём, — крупицу человека, света, мысли.

Нам всегда кажется, что если мы помогли человеку, то можем отойти в сторону; но ведь именно тогда ему и становится невмоготу.

— Равик, почему ночью всё становится красочнее? Всё кажется каким-то лёгким, доступным, а недоступное заменяешь мечтой. Почему?

Он улыбнулся:

— Только мечта помогает нам примириться с действительностью.

— Вы не похожи на человека, опьяняющего себя мечтой.

— Можно опьяняться и правдой. Это ещё опасней.

Потому что сейчас ночь. Потому что, если хотите знать, все мы словно искорки, гонимые неведомым ветром.

Какая синь, подумал Равик, почти бесцветная синь на горизонте, где небо погружается в воду! И эта буря света, охватившая все море, и небосклон, и эти глаза. Они никогда не были такими синими в Париже…

Слезливая дешевка порой хватает за душу сильнее, чем все ноктюрны Шопена.