Истина здесь: на земле,
но никто не осмеливается её поднять.
Истина валяется на улице.
Но никто её себе не берёт.
Истина здесь: на земле,
но никто не осмеливается её поднять.
Истина валяется на улице.
Но никто её себе не берёт.
Время — это не прямая линия, скорее, лабиринт, и если в правильном месте прижаться ухом к стене, можно услышать торопливые шаги и голоса, можно услышать по ту сторону самого себя, проходящего мимо.
В школе имелись холерические дивы, которые могли основную часть урока посвящать возведению башни истерического негодования, всё для того, чтобы оттуда изливать чаши своего гнева.
Истина здесь: на земле,
но никто не осмеливается её поднять.
Истина валяется на улице.
Но никто её себе не берёт.
Время — это не прямая линия, скорее, лабиринт, и если в правильном месте прижаться ухом к стене, можно услышать торопливые шаги и голоса, можно услышать по ту сторону самого себя, проходящего мимо.
В школе имелись холерические дивы, которые могли основную часть урока посвящать возведению башни истерического негодования, всё для того, чтобы оттуда изливать чаши своего гнева.
Из домашней жизни я не мог извлечь никаких уроков. Особых скандалов не происходило, ни тебе спектаклей, ни орущего отца.
Ты всегда чувствуешь себя моложе своих лет. Я храню в себе мои прежние лица, как дерево — годовые кольца. Это сумма того, что составляет моё «я». В зеркале отражается только моё последнее лицо, я же знаю все свои прежние.
Я — старое дерево с увядшей листвой, которая всё ещё висит и не может упасть на землю.