Мы дарим безвкусицу, пошлятину, отбиваем критическое мышление, насилуем само слово «искусство». И ныкаем в блескучие карманы настоящие таланты, шедевры прошлого и настоящего, воровато оглядываясь по сторонам. Ведь нам совсем не нужно сравнение.
Шоуленд
— Зачем вы это-то смотрите?
– Что?
– Нас.
– Вы красиво поёте, – искренне и добродушно улыбнулась женщина.
– Я не умею петь, – Алин голос звучал глухо и необычно серьезно. – Абсолютно.
Тебе нужно на что-то реагировать. С кем-то болтать. Ты устала от своей собственной скучности... И вас таких, как дерьма на конюшне. Но все еще смешнее оттого, что вы, жалкие и скучные, безынтересные даже для самих себя, интересны другим людям.
— Ну вот... Гляди, там парочка идет. Сейчас они нас увидят и начнут выпрашивать автографы.
— Не узнают, — Аля протянула пачку влажных салфеток. — Вытри рабочее место.
— И без макияжа узнают.
— Не льсти себе.
— Мне долго за тобой тащиться?
— У тебя нет выбора. Тебе надо за кем-то тащиться. Иначе ты сдохнешь от скуки.
Строительство мостов у нас не считается искусством, поэтому шансов на мошенничество и подделку меньше.
Не люблю кривой символизм. Романтизировать эту сцену… С чего бы? Это обычный честный бизнес. Отарщик заботится о баранах, потому что ему платят. Платит хозяин стада, желающий сдать своё имущество на мясокомбинат и получить с него доход. А бараны рефлективно повинуются главе, гонящему палками к месту, где много еды. Еды для прироста жира и мяса. Жира и мяса, который потом продаст хозяин скотины. Всем хорошо, всё логично…
У вас какая-то вечная война со временем. Его и не хватает, оно и «не то», и «жестокое». А вы, идиоты, ссылающиеся на время, хоть когда-нибудь думали, что это такое, время?
Не всегда же режиссеры расхваливали свои картины перед показом. Не всегда же был закон о запрете критики «искусства». Не всегда же толпа ряженых, развлекающих людей с психологическими проблемами, отвлекающих от серости существования, налагала на себя полномочия олимпийских богов, растрачивая последние крохи трудоспособности и связи с реальностью…