Одд и ледяные великаны

Думаю, радуги остаются во льду, когда вода замерзает.

— Я часто видел радуги в снегу, — сказал он громко, чтобы лис услышал. — И на стене дома, когда солнце било сквозь сосульки с крыши. И подумал: лед — всего лишь вода, значит, в нем тоже должны быть радуги. Когда вода замерзает, радуги оказываются во льду, как в ловушке. А солнечные лучи их освобождают.

Одд только пожал плечами, продолжая улыбаться. Это была его самая широкая, самая наглая улыбка, за которую дома его всегда колотили. Даже великану хотелось стереть эту улыбку с его лица. И он бы запросто это сделал, но раньше никто так не улыбался великану, и это его тревожило.

Медведь встал на четыре лапы, произведя немало шума, и изрек:

— Мы можем разговаривать, о дитя смертного, но ты не должен бояться, потому что под этой звериной шкурой мы носим... ну, не шкурой, в смысле, но только шкурой, мы ведь и в самом деле медведь, лис и большая птица, вот ведь беда какая, в общем, мы... на чем я остановился?

— Боги! — проскрипел орел.

— Боги? — переспросил Одд.

— Ага, боги, — вздохнул медведь. — Я как раз к тому вел. Я Тор, Бог Грома. Орел — Бог Один, Всеотец, величайший из богов. А этот назойливый, ушастый коротышка-лис...

— Локи, — спокойно сказал лис. — Кровный брат богам. Самый умный, самый острый на язык, самый блестящий из обитателей Асгарда, по крайней мере, так говорят...

В том году зима застряла над фьордом, как инвалид, не желавший отдать концы.

— Вы разговаривали, — сказал Одд.

Животные переглянулись и уставились на Одда. Нет, они не сказали «Кто? Мы?», но это отчетливо читалось в их позах и по выражению на мордах.

— Кто-то же разговаривал, — сказал Одд, — и это точно был не я. А значит, это вы, ребята. И не спорьте.

— Мы не спорим, — сказал медведь. — Потому что мы не умеем разговаривать. — Потом он сказал: — Упс.

Высказываться никто не запрещает, но мудрец тратит слова с умом.

(Мудрец соображает, когда лучше промолчать. Только дурак выкладывает все, что знает.)