Когда Ницше плакал

В тех редких случаях, когда меня охватывало одиночество, и я позволял себе публичные излияния о своих страданиях, часом позже я содрогался от отвращения к себе, я становился чужим самому себе, словно я лишался собственного общества. Я также не позволял никому откровенничать со мной — я не испытывал ни малейшего желания навлекать на себя долговое обязательство взаимных откровений.

Неправильно рожать детей под влиянием потребности, неправильно использовать детей для того, чтобы заполнить свое одиночество, неправильно придавать смысл своей жизни, производя на свет очередную копию себя. Неправильно и пытаться обрести бессмертие, отправляя в будущее свое семя, — словно бы в сперме содержалось сознание!

Он напоминает мне кирпичную стену. Очень умную кирпичную стену.

Нельзя больше пытаться укрыть от человечества жестокое зрелище стола для морального вскрытия.

Когда я сказал вам, что никогда не позволял трогать меня, — в тот самый момент я впервые позволил себе быть тронутым.

Забавно: в детстве у него была на вооружении концепция, которую он так и не смог увидеть во всем великолепии, – он был «исключительно одаренным парнем» – как и мы все, – но так и не понял, в чем заключалась эта одаренность. Он так и не понял, что его долг состоит в совершенствовании характера, преодолении себя, своей культуры, своей семьи, похоти, грубой животной природы, стать тем, кто он есть, и тем, что он есть. Он так и не вырос, так и не сбросил свою первую кожу: он увидел свое призвание в достижении материальных и профессиональных целей. И когда он достиг всего этого, так и не заглушив тот голос, который говорил ему: «Стань собой», он отчаялся и начал жаловаться на то, что его обманули. Даже сейчас он так ничего и не понимает!

Мысли о бренности сущего, о смерти бога, одиночестве, цели, свободе – эти мысли, всю жизнь продержанные под замком, теперь рвут свои путы и стучаться в двери и окна сознания.

Глобальная перспектива делает трагедию не столь ощутимой. Если мы заберемся достаточно высоко, мы окажемся там, откуда трагедия уже не выглядит трагически.

Человек не выбирает свою болезнь, но он выбирает стресс — и именно стресс выбирает болезнь.